Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Есть два выхода из революционного взлета. Один – когда люди ощущают, что пережили великую трагедию. Второй – когда прошлое убило в человеке способность воспринимать происшедшее с ним и с другими как трагедию. Тогда на месте истории рисуют комиксы, с хорошим гонораром за комикс. Теперь эти комиксы нам предлагают как духовный опыт «России, которую мы потеряли» – почему? Потому что эпохи искореняли в нас чувство трагического, убивали трагедию. Фальсификация в образах величия, в образах всемогущества, в образах присутствия в истории, ежедневно связанная с фигурой Сталина, стерла из нас чувство трагического. И в тот момент 1980-х, когда стало возможно и дóлжно воспринять как человеческую трагедию все прошлое – и революцию, и сталинское время, и капитуляцию советских 1960-х, – мы из трагедии дезертировали. Всей страной. Культура интеллигенции не сработала.

– Молодая история – история больших чисел, а трагедия – гибель, это сложно.

– Нет, сложно – пустой звук! Для этого нужна была философия истории. Для этого нужны мы сами. Должен был появиться новый интеллигент, который догадается, что без прошлого ему не жить. Что у него затруднение с прошлым, и нужна помощь, чтобы преодолеть препятствие. А если интеллигент препятствий не ощущает, он выдаст апологетическую либо разоблачительную подделку. Банальщину, комикс… Потому важно найти слова, с помощью которых опознаешь свою трудность. Та к начинается понимание – ты нашел слова и опознал свою трудность, как я свою, и на этой почве мы встретились.

Один мой молодой друг – они же так уверены в себе, эти мальчики 1960-х, – пришел мне рассказать, какой Чернышевский паршивец и как плохо для нас это кончилось! Я ему тихо: допустим, ты прав. Сделай только одно допущение: они были люди, как ты. И как ты, как все мы, не могли знать ничего из того, что другие узнают через 50 лет. Я требую сперва признать, что они были люди! Неведение – вот признак человечности.

21 сентября 1993-го было еще только покушение на спорные конституционные привилегии. Позднее, когда Белый дом окружили «спиралью Бруно», выключив в нем свет, телефоны, отопление и клозеты, это стало покушением на человеческое достоинство. Вслед за чем сразу перешли в третью фазу – покушений на человеческую жизнь. Мне важно показать, что в Кремле шли к этому бессознательно, и я говорю: тем страшнее. Тем страшней.

– Временщики, конъюнктурщики. Если им и удастся изменить ситуацию, то легитимным способом – любимое их словцо, будто клеймо на лбу.

Юрист Алексеев придумал им формулу: «Незаконно, но легитимно»! Тавро подлеца этот «легитимный способ».

– И еще приватизация вместо частной собственности. Чтоб не сказать «частная собственность», говорят о приватизации.

– Потому что последняя проводится вне формы частной собственности, исключая демократию собственников . Это прежний монополизм приобрел извращенную форму. То, что они делают, – это же огосударствление собственности. И звучные иностранные неологизмы – легитимизация, приватизация – им очень удобны. Все, что состоялось рядом бессистемных импровизаций, теперь вводят по-тихому, как государственный строй России. Скоро затянут про единую неделимую , вот увидишь, и тоже под легитимным соусом. Говорухины будут править бал. Потому что Говорухин [91]говорит то, что думают кремлевские, но зато как говорит!

– Он говорит то, что в Кремле хотели бы, но не решаются сказать вслух.

– Да, этим пока еще неудобно.

– Любая приватизация ведет к тому, что управляющий слой чем-то завладевает. Но отчего такую слепую ярость у интеллигенции вызывает идея передачи собственности трудовым коллективам? Конечно, она таит нечто рискованное. Можно подумать, что противное ей не таит! Вот Шмелев, вчера слушал его интервью. Его спрашивают про трудовой вариант приватизации – мол, что же в конце, ГУЛАГ? – а он отвечает: «Вообще-то да, ГУЛАГ». Итак, передача собственности предприятиям ассоциируется с Советами, которые – по ничуть не доказанным представлениям о прошлом – дают в итоге ГУЛАГ. Но взглянем на вариант директорской приватизации в коалиции с силами, обладающими деньгами или властью, полезной Кремлю.