Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Очень хорошо. Жаль, что ты не записываешь. Наметилась некая структура власти без имени. Теперь виднее, что в России невозможны разумные реформы при неумении разобраться в собственном прошлом. Реформу не следовало направлять против классического сталинизма, которого давно не т. Она должна быть повернута против системы власти как собственности .

Власти, которую можно накапливать по законам особого российского бюрократического рынка. Конечно, все это я говорю задним числом.

– Гайдар уверял меня, что так мы платим за бескровный переход к новому общественному строю. Семь лет платим и платим, но такова, говорят, цена.

– С одной поправкой: бескровность не гарантирована! Миллионы людей выпали из привычных ниш своего человеческого существования, и найдутся силы, способные их сорганизовать. Эти силы еще этого не поняли и не знают, что нужно для этого говорить. Меня занимает сюжет возможной будущей фашизации. Не в смысле воспроизведения нацистской классики, и без болтовни про «веймарскую Россию».

– После войны ЦК отправил меня контролировать, как идет восстановление Одессы после оккупации. Райкомовцы один краше другого, со своими представлениями о том, что такое оккупация. Расспрашиваю девушку, секретаря райкома. Говорит: «Как мы жили? Мы продавали». Я ей: «Вас уже десятую слушаю, и все что-то продавали. А покупал кто?» Она говорит: «Мы же и покупали». – «Нет, вы все-таки расскажите, что было. Так не бывает – продавали, покупали… Было же что-то исходное?» – «Да, – говорит, – еврейское имущество». – «И надолго хватило?» – «Года на два». Тут мне стало все понятно. И когда сегодня слушаю, что «все продают и все покупают», мне понятно, что продают: советского госимущества хватит надолго.

Приватизация власти – моя старая находка. Мы еще на даче у Лена Карпинского это обсуждали, и там я впервые это высказал. Было дело давным-давно, еще при Брежневе. Лен собрал нескольких человек у себя на даче для обсуждения советской системы. Из Новосибирска, кажется, был Шубкин. И тогда я сказал, что суть этой системы – в приватизации власти. Долго, сложно, исподволь шла приватизация власти как собственности . Могут говорить о криминогенности сколько угодно, но присутствие в такой власти обязывает красть. Сегодня экспансия власти нарастает дикими темпами, и под приватизацию власти, уже далеко зашедшую, подводят приватизацию собственности. Сюда втягиваются миллионы людей, и не могут не втягиваться.

– Хорошо, но почему им от этого жить лучше становится?

– Потому что и им кое-что перепадает. Это расширяющийся процесс: те, кто наворовал, не могут забрать все себе. Процесс требует, чтобы часть отходила другим. Деньги крутятся, ты включаешься в процесс прокрутки денег, получаешь облигации, какие-то сбережения вкладываешь. Разоряются не все.

– Все понимаю – не понимаю, откуда деньги. Даже для того, чтобы перепадало, надо, чтобы кто-то это большое купил. Нефть можно купить, металл можно купить. Но этого недостаточно, чтобы повысить уровень жизни во всей стране. Нефть продавали и раньше, и в бо́льших масштабах.

– Раньше, пусть подтачиваемое приватизацией власти, все вкладывалось в могущество. Сейчас могущество распродают. Его остатков и других вещей хватит, чтобы еще чертовой бабушке зарабатывать. Есть перекупщики… И деньги стали крутиться. В некотором смысле то, что сейчас построено, – это всея России пирамида. Мавроди просто смоделировал общую ситуацию власти.

– Ты имеешь в виду схему финансовой пирамиды? Где-то кто-то за это должен будет рассчитываться. Москва выступает в роли верхушки пирамиды. В сущности, дело не в одном могуществе, могущество мы вычитаем. Но вычитаем и стратегический запас, который позволял бы стране сохранять более-менее приличный уровень на десятилетия. Мы не армию теряем – мы явление мира теряем, теряем воспроизводство интеллекта, воспроизводство технологий.

– Которое и было по преимуществу сосредоточено в сфере могущества. Отсюда вырастает более современная модель фашизации: сильный человек, ориентирующийся на сильных людей. И формирующий себе на этом основании хорошо организованную структурную базу.

Потому что лучше жить люди как-то не стараются. Грустно.

– Надо же мне под конец жизни не бояться сказать, что, проделав путь от 1930-х до Чернобыля, человечество какой-то огромный эксперимент завершило. Истинная проблема сегодня не в коммуне и не в войне, а в неисключенности катастрофы . Такой, когда человек прекращается внутри самого себя. Интеллигенция страшно далека от того, чтобы это понять. Мы неслыханно примитивно к себе отнеслись. В который раз беремся завести в России государство без общества! Любопытно, ведь однажды русское движение уже прошло от дворянской народности через разночинские эксперименты интеллигенции к тотальной иерархии распоряжения телами и душами. И вот опять: сложное существование соскальзывает от хлипкой непосредственности к измышленной сложности. Впрочем, ничего обратить вспять здесь уже невозможно, но можно продвигать норму внесения четкости и порядочности в дела. Выделение и разграничение политических сфер с приданием им жизнеспособности.