Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Чернышевский помнил, что в России означает поколение. Издеваются над хрустальными дворцами в «Что делать?», совершенно не понимая, зачем они. Роман пронизан настроением, которое согласуется с будущим Писаревым: общественное оживление началось, и оно невероятно радостно для человека. Но стоит ему пойти вширь, как вы все кончитесь! Едва сделаете первый шаг к новой жизни, а следующие за вами вышвырнут вас вон! Но так и должно быть по Чернышевскому, только так. Знайте заранее, готовьтесь уйти ошиканными. Разве это плохо? Ничуть. За вами придут другие нормальные. Но ведь «старых новых» не могло устроить, что им отведено мало времени. Уйти ошиканными? Вот еще, сами кого угодно ошикаем, с нами этот номер не пройдет!

Важен мотив бешеной энергии поколения. Не напиши Чернышевский «Что делать?», через год-два его никто не слушал бы. Кому нужна его защита крестьянской общины? Он догадывался об этом, когда, сидя в крепости, писал «Что делать?». Все случилось за считаные годы. Для аналогии – вообрази, что из какого-нибудь читателя «Нового мира» Твардовского вырастает Ленин! Кстати, я перечитывал «Дым» Тургенева, пытаясь понять, чем Ленину нравилась эта вещь? Возможно, тем, что в ней столь же яростный антимессианизм, сколь яростное западничество. А ведь это еще его ранний период. Анна Ильинична, единственная, кому можно верить, говорит, что Володя читал и очень любил Тургенева.

– Тогда откуда его Рахметов?

– Чернышевский настаивает на том, что Рахметов человек ненормальный. Нормальные люди – Кирсанов, Вера Павловна, и им жить. А Рахметов нужен на время, чтобы дать «нормальным» выйти на должный уровень. Он нужен, чтобы вся пирамида человеческих отношений политически сформировалась.

– Разночинский радикализм складывался не в одночасье. Вопреки традиции, он еще не сложился при Чернышевском. Роман «Что делать?» написал лидер, уже ощутивший политическое одиночество. Он пытается заново отвоевать следующее поколение у него самого, и достигает успеха. Парадокс в том, что поколение восторженно приняло роман – но по-своему. Главная мысль романа не была усвоена, и даже не отмечена по сей день. Видимо, не без основания действователи XIX века прочли его именно так! Они подняли Рахметова как знамя, ощутив в Ставрогине «Бесов» своего антипода. А я вижу близость обоих. Разница же не только в художническом преимуществе Достоевского, но и в том, как Чернышевский решил для себя проблему Рахметова. Проблему человека, которого автор, сотворив, отклоняет, он решил, устранив его из развязки романа: Рахметов уезжает за границу.

Если сжато, они двойники – Ставрогин, продленный Рахметовым и дешифрованный временем. Эта мысль кодовая для предыстории Ленина: разночинский радикализм сразу выступил в той предельной форме, которая не имела шанса на развитие!

В произведении, от которого я хочу отталкиваться, в письмах Серно-Соловьевича [38]царю из тюрьмы 1862 года, он четко отделил свое поколение от следующих. «Мы хотели содействовать вам, Государь, выступив соавторами реформ с вами вместе. Но это вами исключается. Для вас не существует общества, и потому, пишет Серно царю, – в следующем поколении вы получите террориста!» Странное предвидение «получите террориста» подтвердилось не сразу. Но все вместе взятое позволяет поставить вопрос о Ленине внутри разночинства как о человеке, преодолевающем свой XIX век . (Заметь, большевизм – единственное течение, внутри которого шел расчет с русским XIX веком.) Ленин воспринял ментальность разночинства. И его партия – мир, вне которого для него ничего вообще реально не существует. Партия – главное действующее лицо.

Что такое разночинская культура? Это не сословный атрибут. Это сочетание тонкости слоя с размытостью сословных границ – благодаря чему среда способна самих себя осознавать как всех сразу. Разночинец куда жестче дворян, между прочим и в этическом смысле.

– А декабристы?

– У декабристов действие не притязало формировать общество, а все, что выходило за эти рамки, внутренне декабризмом отторгалось. Павел Пестель отторгался коренным течением князя Трубецкого. С этих моих позиций выстраивается ментальная история российского радикализма, которая многое разъясняет.

– Что тебе разъяснилось?

– Полуправда и то, будто Чернышевский был лидером уже сложившегося радикального лагеря, и представление, будто вообще накануне 1861 года существовал «революционно-демократический лагерь». Зато с какой быстротой вышел на арену России целый слой людей! И как только слой начал действовать, Чернышевский резко ощутил одиночество. В его предарестные недели появились знаменитые воззвания «К молодому поколению», «Молодая Россия» [39]и так далее. Ну «Молодая Россия» – это Заичневский [40], особая статья, а «К молодому поколению» – воззвание, авторами которого были друзья Николая Гавриловича, Шелгунов [41]и Михайлов [42]. Для Чернышевского то был сигнал, что даже люди наиболее близкие мыслят совершенно иначе, чем он. Добавился и момент конкуренции с Герценом, поскольку воззвание Шелгунова-Михайлова сильно пропитано герценовским духом.