<1892>
Как галеон, не сдавшийся корсарам,
В родную гавань по морским просторам
Влачит нутро тяжелое, в котором
Нет исчисленья слиткам и товарам,
И якорь отдает на рейде старом,
Не привечаем ни единым взором —
Безлюден край, чумным объятый мором,
И некому владеть несметным даром, —
Так, возвратясь от чуждых побережий,
Ты, преисполненный мечтою свежей,
Воспламенял бы души для борьбы, —
Но срамом лютым родина объята,
И правят ею алчущие злата,
И служат ей убогие рабы.
<1892>
Среди притихших утренних долин
Маячит замок каменным циклопом.
Струятся тени по рассветным тропам,
Колеблется сухой пахучий тмин…
Зубчатый пробудился исполин!
И брошен клич ликующим холопам,
И ринулся губительным галопом
Петли и плахи грозный властелин.
Труба ревет, как вестница скорбей…
Бесчисленные стаи голубей,
Испуганные мчащейся ватагой,
Взмывают и уносятся к реке.
И чудится тогда, что вдалеке
Кресты мелькают над лазурной влагой.
<1892>
Ненастный день. Лиловые знамена
С гербами золотыми; тяжкий гул
Высоких звонниц; праздничный разгул;
Хохочут дамы с каждого балкона;
Восходит флаг над глыбой бастиона;
Толпа зевак; почетный караул;
Державный гром из орудийных дул;
Лихие взрывы гама и трезвона.
А я, покуда в буйной круговерти
Волна людская к новому веселью
Спешит, морской подобная волне, —
Я ощущаю в жилах холод смерти
И сам в себя скрываюсь, будто в келью,
Чтоб зарыдать с собой наедине.
<1892>
Мы вместе с ним сидели на корме…
Царила ночь над сонным океаном;
Погасли звезды в непроглядной тьме,
И паруса окутались туманом.
И в души наши вкрадывалась жуть,
И двигался корабль неспешным ходом —
Как будто правил осторожный путь
К неведомым, нездешним, грозным водам.
Мой собеседник жадно пил вино:
Тоску по милой – или по отчизне
Топил, должно быть, в нем уже давно…
Он пил – и говорил со мной о жизни.
– Я сеянец Господень… И пора
Спросить: ужели я возрос без цели?
Сколь тягостна июльская жара!
Сколь пагубны январские метели!
И вот, ветрами вырванный росток,
Лечу на чуждый луг, в иное поле —
Бог весть куда! – и за листком листок
Теряю то и дело поневоле.
Я знаю: от людей добра не жди.
Я уповаю лишь на благость Бога.
Пусть радости не видно впереди —
Зато осталась позади тревога.
Столп огненный – мой светоч и маяк!
Я к небу возвожу с надеждой очи:
Спасет Господь! Господь развеет мрак,
Заря займется после долгой ночи.
А ты… Ты внемлешь безучастно мне:
Как побежденный, обреченный воин,
От жизни отрешился ты вполне —
И оттого болезненно спокоен.
Возвышен, хладен внутренний твой мир —
И оттого чужой душе стремиться
Нельзя к тебе: в заоблачный эфир
Взлететь не смеет никакая птица!
Ты хмур и строг, и брезгуешь людьми,
К недосягаемой стремишься мете —
Которой нет! Опомнись и пойми:
Отнюдь не скучно жить на белом свете!
О, я бы влил в тебя сердечный жар —
Да расставаться наступает время…
Я принимаю жизнь – как Божий дар,
А ты – как опостылевшее бремя!
Ты ищешь тьмы – не солнечных лучей;
И всякий мой совет пошел бы прахом…
Меня холодный блеск твоих очей
И восхитил – и враз наполнил страхом!
Неугомонный дух! Из края в край
Он кочевал, слуга своих видений…
Страшился бездны и стремился в рай
Мой собеседник, странствовавший гений.
Я вспоминаю про него с тоской.
И в памяти моей текут поныне
Слова его – сверкающей рекой,
Что путнику мерещится в пустыне.
Светлею духом сумрачным едва ль, —
Но силюсь прекратить пустые пени
И «Боже, утоли мою печаль!»
Шепчу, смиренно ставши на колени.
<1893>
Ты сеешь, земледелец терпеливый,
В погожие и в пасмурные дни,
Когда очистил поле от стерни,
Когда заслышал птичьи переливы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу