Ты обратилась ныне в тлен и прах,
Земля взяла блистательное тело…
Трепещут слезы на моих очах,
И сердце безнадежно омертвело.
Счастливая! Окончен твой полет
К таинственной стране, к последней цели,
Где ключ забвенья с тихим плеском бьет,
И где благоухают асфодели!
У наших судеб – схожие черты.
Роптать ли, если жизнь печали множит?
Как я тебя любил, не знала ты —
Но кто-то и меня любил, быть может…
<1890>
Моя душа – подобие сосуда,
В котором, одинока и слаба,
Благоухала чаявшая чуда
Лилея белоснежная – мольба.
Мольбу нещадно истребило время:
Осыпалась лилея, отцвела…
И нынче в душу обронила семя
Цикута смертоносная – хула.
<1890>
Маститый дуб над заводью простер
Покров листвы. Под этой доброй сенью
Прильнула к прибережному каменью
Кувшинка – точно спряталась в шатер.
Суровый, грозный царь степей и гор,
Недвижен лев: застыл, объятый ленью,
Нейдет бродить по своему владенью…
Спокоен тяжкий, темный львиный взор.
Неслышный дождь не прекращает литься…
И глубока пещера гробовая
В скале, торчащей каменным клыком;
И задремать собравшаяся львица,
Близ логова зловещего зевая,
Хватает капли жадным языком.
<1891>
Вот судно, что во мраке налетело
На страшную гряду подводных скал.
Раздроблен киль. За шквалом лютый шквал
Свершает разрушительное дело.
Плывет нагой утопленницы тело;
Его холодный ветер исхлестал;
Темнозеленый, белопенный вал
Им тешится, владеет им всецело.
Приморский ворон, плотоядный тать,
Хотел бы мясом женским поживиться, —
Да шторм бушует, а затишья нет…
И вот, уставши попусту витать,
Сыскала, наконец, добычу птица —
И взмыла, золотой неся браслет.
<1892>
Повергнуть лавр, и растоптать лилею,
Что кровью сердца были вспоены;
Как вянущий букет, златые сны
Ощипывать, покорствуя плебею;
Под иго рабское подставить шею,
Не выпрямлять униженной спины,
И каяться, не ведая вины,
И боле не стремиться к эмпирею:
Вот, о мечтатель, дьявольский закон,
Тебе вмененный ходом бытия!
Ты изможден, истерзан – и однако
Среди толпы грядешь не устрашен,
И блещет греза чистая твоя
Звездою, воссиявшей в мире мрака.
<1892>
В густом саду средь монастырских стен
Пылает роза с лилиями рядом…
Залюбовалась послушница садом,
Роскошным, как старинный гобелен.
Отраден ей священный, строгий плен
В обители, увитой виноградом!
Глядит она вокруг веселым взглядом,
Где ласковый восторг запечатлен.
Ей локоны развеял ветер лета,
А девушка пригладить их боится,
И замирает, голову склонив:
Уж близок день последнего обета,
И срежут их бестрепетно, – как жница
Срезает золотые стебли нив.
<1892>
Я в детстве черную видеть рясу
Не мог без страха. О, злая сила!
Веселью, играм, забавам, плясу —
Беспечной воле она грозила.
Настала юность – и с ней живая,
Земная радость просилась в руки.
И я на рясы глядел, зевая,
Ничуть не пряча ленивой скуки.
А ныне, к смертному близок часу,
Не знаю скуки, не чую страха —
И все мечтаю, завидев рясу,
О чистой, честной судьбе монаха.
<1892>
Трепещет подле зеркала в ночи,
Танцует желтый язычок свечи —
И отражает ясное стекло
Рой бабочек, что пламя привлекло…
Так и морская гладь ночной порой
Отображает светлый звездный рой.
Гляди: скользит случайная ладья;
За нею вслед – жемчужная струя;
И вот – бескрайних вод хрустальный сон
Беспечно и безжалостно смущен;
Но проплывет ладья – и смолкнет плеск,
И снова тишина, и гладь, и блеск…
О, милая!.. Моя душа была,
Как море безмятежное, светла;
И сонмы ярких звезд в урочный час
Она отображала столько раз…
О! страсть была твоя быстрей челна.
Промчала страсть – а все шумит волна!
И в сумраке встревоженной воды
Не видно боле ни одной звезды.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу