Хулиан дель Касаль - Средь сумерек и теней. Избранные стихотворения

Там, где согласно шелестят леса,
Восставлено Тобою древо было:
Его питала светлая роса
И согревало ясное светило;
Оно росло, оно стремилось вверх,
Оно укрыло травы доброй сенью…
Ты Сам его растил – и Сам поверг,
Ты – недоступный страху и сомненью!
Растил и я Господней славы ствол,
И пестовал его в миру, в котором
Повергну это средоточье зол
Перед смятенным человечьим взором».

И внял Господь сей дерзновенный глас,
Подобный реву буйного потока,
И гневом возгорелось Божье око,
И гром твердыню горную сотряс,
И молния ударила в пророка.

И умер порицавший Судию…
А Бог сошел во славе и печали,
И хладный прах воспринял в пясть Свою,
И схоронил в неведомом краю,
Где никогда молитвы не звучали.

Откинувшись на край глубокой ванны, —
В воде, куда струится кровь из раны,
Что лезвие хирурга нанесло, —
Простерт Петроний, автор едкой прозы…
Венчают лавры, теревинфы, розы
И лилии высокое чело.

Ученики младые гордо ждут,
Читая вслух его бессмертный труд,
Пока допрос окончат магистраты;
И те уходят, оборвав допрос, —
А юноши не сдерживают слез
Пред ликом неминуемой утраты.

Безбожный друг эпикурейской веры,
Желал Петроний: пусть придут гетеры,
Пускай звенит веселый женский смех!
И вот, голов не посыпая пеплом,
Они пришли. На каждой – легкий пеплум.
Вместил триклиний в час прощанья всех.

Красавицам не в радость молодым
Напитки, яства и сладчайший дым
Курящихся восточных благовоний…
Среди гетер особенно грустна
Одна – и вот, фалернского вина
Спокойно просит у нее Петроний.

И выпит кубок залпом, без остатка.
И тот же час румянит лихорадка
Петронию лицо на краткий срок;
И, перед наступленьем вечной ночи,
Ученикам глядит Петроний в очи:
Безмолвно им преподает урок.

А после зазвучал предсмертный стон:
Стремился дух могучий выйти вон
Из тела; и чело холодным потом
Покрылось; поволокой взялся взор —
Приблизился, неотвратим и скор,
Конец и дням счастливым и работам…

И вот – уже немой, глухой, незрячий, —
Петроний сник, склонил к воде горячей
Венчанное холодное чело.
Струился нежный аромат курений…
Творец романов и стихотворений
Застыл. И крови больше не текло.

Вдали блистают Иордана воды —
Лазурны, величавы, глубоки.
Полдневный зной. Под лиственные своды
Влекутся меднотелые быки.

Там на вершине славного Ливана
Вознесся кедр – могуч и горделив;
Палящий луч не губит великана —
Но сникли рощи молодых олив…

Чу! скакуны арабские галопом
Летят – и пена чахлый лист кропит,
И пыль клубится по широким тропам
Из-под железом кованых копыт.

У безмятежных вод, над плоским брегом,
Где гладь песков зыбучих горяча,
Виясь невиданным пурпурным снегом,
Несметная роится саранча.

И в трещинах зловещих скорпионы
Друг друга жалят и едят живьем.
И пышные гранатовые кроны
Прозрачный осеняют водоем…

И не прерваться скачке торопливой,
И близится подков тяжелый лязг.
На жеребце громадном с белой гривой
Неотвратимо движется в Дамаск

Неукротимый Савл: воздета пика —
И пика не опустится сия;
Она средь пыли, ржания и крика
Подъемлет в небо пламень острия!

Сквозь темную листву масличной рощи
Уж виден Савлу вожделенный град:
Там над зубцами знаком гордой мощи
Полощется знамен лазурных ряд.

Но вдруг небесный свод покрылся тучей,
Померк, явил слепящую звезду —
И грянул с высоты глагол могучий,
И рухнул всадник, выпустив узду!

И расщепилась пика с резким треском,
Бессильным жалом жалобно звеня —
Как будто бы, сражен Господним блеском,
Змий замер, сотворенный из огня.

Вот человек, стяжавший перевес
В борьбе с невзгодами, что шлет судьбина.
О лавр и мирт, сплетитесь воедино,
Чтоб увенчать избранника небес!

Творец, великий, словно Апеллес!
Эллада, верю, чтила бы, как сына
Столь чудотворной кисти властелина,
Создателя невиданных чудес.