Хулиан дель Касаль - Средь сумерек и теней. Избранные стихотворения

Светило завершало дневный ход,
Светило угасало в блеске алом;
И над пустыней сумеречных вод
Был опрокинут бледный небосвод
Огромным алавастровым фиалом.

И веял на простор морских зыбей
Тончайший аромат лесов зеленых,
Которые росли близ волн соленых;
И трепетные стаи голубей
Скрывались на ночлег в масличных кронах.

И шепот густолистых сикомор
Струился, лепету оливы вторя;
Плескали крылья; и в вечерний хор
Мычание влилось: к отрогам гор
Стада от Мертвого влачились моря.

Стада шагали, опустив глаза,
Стада стремились прочь от горькой глади;
И наступало время петь цикаде…
И зрела благодатная лоза
Пространных виноградников Энгади.

Последний луч простерся над водой…
Ведомые угрюмым бедуином,
Верблюды шли несчетной чередой;
И тяжки были их горбатым спинам
Тюки с алоэ, миррой, розмарином.

И тьмою твердь укрыли облака,
И стало море Мертвое незримо;
А бедуины путь держали мимо,
И ни един не видел старика,
Ступавшего по склонам Аварима…

Провозгласивший некогда закон
Великому народу иудеев,
Отдохновения возжаждал он;
И двинулся, исполнив и содеяв,
Всевышнему вознесть последний стон.

И были травы горные колючи,
И восходил пророк, и был он бос.
И на вершине каменистой кручи
Он, устремляя взор в ночные тучи,
Последнюю молитву произнес.

«– Сто двадцать весен и сто двадцать зим
Испепелили немощное тело;
И дух мой угасает купно с ним,
Но вера и досель не оскудела.
Да, правил я Тобой сужденный путь,
Но кончена стезя моя земная;
Трудился я, не смея отдохнуть,
Ни страха, ни отчаянья не зная;
Я, зривший пламень Твоего столпа,
Усердствовал в служенье неустанном;
Но тернии растит моя тропа,
И небеса поволоклись туманом;
Меня забыли в племени моем,
И поприща былого не осталось;
И по земле отныне мы вдвоем
Влечемся: я – и горькая усталость;
И я взываю: Господи! укрой
Благословенною могильной тенью
Того, кто жаждет мира, как герой,
Отдавший силы славному сраженью.

Ужели нужен я людскому роду,
Коль убывает утомленный слух,
И зренье иссякает год от году,
И черною тоской охвачен дух?
Да! время, хоть оно разит нескоро,
Браздами прочертило мне чело,
И унесло былую ясность взора,
И светлые виденья унесло;
И холодны, как лед, мои седины,
И мой хребет сгибается в дугу…
Ты внемлешь эти вздохи? Ни единый
Я без усилья сделать не могу.

О, смилуйся над немощным рабом,
Который искони Тебе был верен,
А нынче в Твой обетованный дом
Скребется, схожий с изнуренным зверем!»

Он застенал, как позабытый пес, —
Потом умолк… Недвижный, как утес,
Остался Моисей на горной тверди,
И ждал, дабы явился Ангел Смерти,
И душу возрыдавшую унес.

И выслал Бог сурового гонца…
Но тот витал, приблизиться не смея,
И старого не тронул мудреца,
Зане объял седины Моисея
Горящий нимб тернового венца!

И не был явлен вожделенный знак.
И понял старец, что вотще и втуне

Мольбы летели в запредельный мрак
Подобно волнам, вздыбленным в буруне…
И выпрямился он, и молвил так.

«– Я кротостью покоя не обрел…
Смиренье ныне уступает гневу!
Светилам внятен жалобный глагол,
И зверю, и несмысленному древу —
Но не Тебе, Всевидящий Творец,
Презревший муку племени людского,
Не милующий плачущих сердец,
Не внемлющий отчаянного слова,
Не ставивший вовек препоны злу,
Не даровавший праведным награды…

Услышь! Я в небо возношу хулу,
Когда молитве небеса не рады!
Услышь! Тебе глаголет жалкий прах!
Пророком бывший, ныне ставший тленом,
Тебе во славу, сатане во страх
Я ратовал с усердьем неизменным.
Зачем не умеряешь эту боль,
Зачем не утоляешь эту жажду?
Зачем, – ответствуй, Боже! – и доколь
Влачить страданье, коим ныне стражду?
Зачем Ты сокрушал мои мечты?
Зачем дарил и тотчас отнимал их?
Зачем, Господь немилосердный, Ты
Великим сотворил меня средь малых?

О, сеятель, забывший о посеве!
Судья, поправший собственный закон, —
Я гневаюсь! И, говоря во гневе,
Сулю Тебе неслыханный урон!
Освобожденный от былого плена,
Пылает факел моего ума!
И круг земной, забав Твоих арена
И рода человечьего тюрьма,
Назавтра обратится битвы полем!
О, я взбунтую злополучный род,
И, вопреки томлениям и болям,
Оковы Божьи смертный разорвет.