Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Об арабском гостеприимстве кто не наслышан. Ни один волос не должен упасть с головы даже нежеланного гостя, пока он находится в доме хозяина, радушно принимающего его.

Однако настоящий гость должен знать меру. Не следует злоупотреблять гостеприимством. Три дня — вот наилучший срок для пребывания в гостях.

Первый день — салам, посвященный знакомству и радостям встречи с гостями. Второй — таам, когда гость вправе рассчитывать на особенно обильное и вкусное угощение. Третий — калам, он проходит в откровенных дружеских беседах. Четвертый… Четвертый день гость должен предаваться приятным воспоминаниям по пути домой.

Когда садится солнце, нам предлагают провести вечер в обществе самых почтенных людей деревни, чтобы лучше познакомиться с ними. Сумерки сменяются ночью, пока мы делаем сотню шагов по каким-то переулкам и закоулкам.

Нас приводят в большую комнату, где вдоль стен расставлены диванчики и стулья, обитые красным плюшем. Под потолком гудит керосинокалильная лампа. За окнами теснятся взрослые и детвора, переглядываются, перешептываются.

Просим рассказать о деревне, в которой мы находимся.

Деревня существует на этом месте совсем недавно, всего полтораста лет, говорят нам. Прадед нашего Абу Самры поселился здесь в молодые годы, женился, построил дом, пошли дети, внуки, правнуки. Его старшему сыну сейчас девяносто лет, и к этому старейшине по-прежнему ходят за советом.

— Вся деревня — одно целое, — подчеркивает Абу Самра.

Слушая рассказ о деревне, мы начинаем понимать, почему так влиятельна семья, вернее, даже не семья, а разросшийся клан родственников нашего Абу Самры. Это деревенское ядро «сильных мира сего».

Клан имеет крепкие, полезные связи и в ближней округе, и в Каире. Там, в столице, кроме нашего Абу Самры, живет его брат, который служит в министерстве сельского хозяйства. Один дядя — каирский адвокат.

А здесь, в деревне? Отец — крупный землевладелец. Дядя — тоже, да сверх того знаток и толкователь Корана. У дядюшки Латыфа — земля и деньги. А четвертый дядя, хаджи Ахмед, — сельский староста.

— Сколько жителей в деревне? — спрашиваю я.

Ответ, переведенный доктором, кажется мне настолько странным, что я прошу повторить вопрос. Доктор переспрашивает и обращается ко мне уже не без нотки раздражения:

— Да, шесть тысяч. Ио чему вы удивляетесь?

Я был уверен, что в этой кучке хижин, плотно прилепленных друг к другу, живет человек пятьсот, ну семьсот, не больше. И вдруг — шесть тысяч!

— Вы забыли, что в Дельте плотность населения свыше тысячи человек на квадратный километр, — добавляет доктор.

Нам задают вопросы. Главных — три:

— Каждый ли день пьют русские водку?

— Что это за штука: встреча с хлебом и солью? Кого так встречают? Много ли нужно хлеба и соли?

— Есть ли в Советской стране люди, которые могут прочесть Коран?

При последнем вопросе доктор берет со стола священную книгу, две-три строчки читает вслух, потом, закрыв книгу, произносит дальше немного нараспев фразу за фразой по памяти.

С этой минуты и до самого нашего отъезда из деревни никто не обращает на меня ни малейшего внимания. Я просто жалок рядом с ученым человеком.

Конечно, даже неграмотные феллахи заучивают иногда наизусть целые главы Корана, но доктор был здесь первым чужеземцем, знающим и язык, и религию, и обычаи страны…

Ночь в деревне обогатила меня несколькими новыми арабскими словами: «баргут» — «блоха», «сурсур» — «таракан», «баргаша» — «комар».

Мы спали в комнате, где останавливаются приезжающие в деревню чиновники. Над кроватями свешивались кисейные пологи, концы которых полагалось заткнуть под матрац, чтобы разные ночные твари не беспокоили спящих. Вместо простынь нам дали галабеи, вместо подушек — два длинных жестких валика.

Спал я беспокойно. В абсолютной темноте кто-то носился по моему пологу с писком и шуршанием. Глубокой ночью вдруг всполошились все деревенские псы и долго брехали.

Доктор тоже проснулся до зари. Рассвет, по обыкновению, был стремительным и ярким. Все вокруг зашумело, закряхтело, задвигалось. Доктор приоткрыл окно, и три феллашки шарахнулись прочь от взгляда незнакомца, едва не уронив с головы большие глиняные кувшины.

Мужчины, кто на ослах, а кто пешком, с мотыгами за плечами, торопились в поле. Для нас начинался таам, второй день в гостях, для деревни — обычный долгий трудовой день.

— Будем знакомиться сегодня с тем новым, что появилось здесь после революции, — сказал Абу Самра, когда мы запивали кукурузные лепешки жирным молоком буйволицы.