Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Да, я рос настоящим чертенком. Мне нравилось отрывать головы голубям и уткам. Если учитель наказывал меня, я бил его детей. Никто не мог влезть на пальму быстрее меня. У нас есть игра, называется «шибра аль-али». Двое или трое встают близко друг к другу, наклоняют головы, а один разбегается и прыгает через них. Что? У вас тоже так играют? О, мир тесен! Как вы называете свою игру? Чехарда? А ездят ли у вас верхом на тех, кто не мог перепрыгнуть? Тоже ездят?

Так вот, я прыгал лучше всех, и не было мальчишки, который мог бы похвастать, что ему хоть раз удалось прокатиться на моих плечах. Я был ловок и в борьбе. Вы заметили, какие плечи у шейха бедуинов, которого мы встретили в машине? Абдель Юнес Сакр старше меня. Когда мы были мальчишками, я клал его на обе лопатки. Я и сейчас готов побороться с ним. Да и с любым из вас. Или по очереди с обоими. Может, хотите попробовать?

У нас в деревне было три куттаба — три начальных школы, где учат читать Коран. Я думаю, что был настоящим чертенком, иначе меня не выгнали бы из первой во вторую, а из второй в третью. А учитель третьего куттаба пришел к отцу и заплакал… Тогда отец определил меня в начальную школу города Кафр аш-Шейх. Помните, мы проезжали этот город по дороге сюда?

В деревне я жил среди своих. В городе — другое. Я не сразу понял это и учился не очень хорошо, надеясь, что как-нибудь все обойдется. Тогда отец отвез меня в Каир и устроил в ту школу, где учились в свое время некоторые наши будущие министры. Там у меня появилась цель, я понял, что образование откроет мне дорогу куда-нибудь повыше, чем в провинциальную канцелярию.

За школой — университет. Если вы сегодня, спустя два года после того как я покинул его с дипломом в кармане, пойдете на литературный факультет и спросите обо мне, каждый скажет вам, каким уважением пользовался Абу Самра.

В университете я руководил спортом, устраивал студенческие вечера и защищал идеи республики от всяких посягательств. Я чувствовал, что мое призвание — не карьера религиозного деятеля, не военная карьера, а нечто другое. Я люблю общество и хочу познавать людей. Лосле окончания университета я пошел в департамент информации и, работая с иностранными журналистами, стараюсь приносить пользу республике.

Спасибо вам за то, что вы приехали в нашу деревню. Спасибо также за то, что вы со вниманием выслушали мой рассказ. Вы уедете в свою страну, но, если аллаху это угодно, мы встретимся еще, может, через год, а может, через десять лет…

Мы поблагодарили Абу Самру за рассказ, за добрые слова и отправились спать.

Но мне не спалось.

— Доктор, — сказал я, — вы ведь соблюдаете здешние обычаи, если так-то уж говорить?

— Стараюсь, — буркнул он. — А к чему вы это?

— А к тому, что сегодня калам, день третий. Мы слышали рассказ Абу Самры. Теперь ваша очередь.

Доктор долго отнекивался, но я все же настоял на своем. Конечно, многое о докторе я знал и раньше, но кое-что было для меня новым. Постараюсь совсем коротко изложить и без того короткий рассказ доктора, который я вытянул из него клещами.

Он родился в селении Вятские Поляны — это пристань на реке Вятке. Отец был красногвардейцем, потом воевал против Колчака в рядах знаменитой дивизии Азина. Дома говорили по-татарски, но отец, который хотел, чтобы сын знал и русский, определил его в русскую школу. Школа была в четырех километрах. В мороз, в распутицу — все равно четыре километра в школу, четыре обратно. В девятом классе сын стал комсомольцем, научился водить трактор. Тут война, попросился в армию — отказали: возраст не вышел. Определился на завод, но «не солидно получалось, все воюют, а я…». Писал секретарю райкома, в обком — отказали. Но вот исполнилось восемнадцать лет…

Полевая почта отца оказалась в пятистах метрах от полевой почты сына. Они встретились. Месяц спустя отец погиб на Курской дуге. Гатауллин-младший был танкистом, стрелком-радистом, получил контузию под Сандомиром, орден Красной Звезды, медали за Берлин и Прагу… Приехать после войны в Москву. Никого там не знал, вспомнил, что один земляк учится в Институте востоковедения. Приняли и его. Стипендия невелика, а надо было помогать матери с сестрой. Три года подрабатывал в бригаде грузчиков на Рижском вокзале: руки заняты, голова свободна, твердишь арабские слова…

Окончил институт, написал работу об аграрных отно-тениях в Сирии. Работу заметили, нашли склонность к научной деятельности. Вот и все, «в общем, ничего интересного, уж если так-то говорить».