Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

« Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе… “Взвейтесь!” да “развейтесь!”… А вы загляните к нему внутрь – что он там думает… вы ахнете! » – в «Мастере и Маргарите» И. Бездомный изобличает поэта Рюхина «кулачка, маскирующегося под пролетария». Под пролетарских литераторов мимикрировали и кулацкие отпрыски (А. Твардовский), и бывшие дворяне (А. Толстой), и царские офицеры (В. Катаев), и дореволюционные интеллигенты (В. Шкловский).

Разумеется, ничто так не чуждо подобной творческой публике как единомыслие и согласие. Философ и социолог К. Манхейм в работе «Проблема интеллигенции» подчеркивает: «Правительственный чиновник, политический агитатор или нелояльный писатель радикального толка, священнослужитель и инженер имеют мало общих существенно важных, реальных интересов. Существует бóльшая близость между “пролетарским” писателем и пролетариатом, чем между таким писателем и всеми прочими разновидностями интеллигенции, упомянутыми выше» (45).

Присмотрев необходимых новому государству «настоящих» писателей, Сталин сплотил их в единое целое. Узда на триаду лебедя, рака и щуки нашлась, и узда крепчайшая – сама основа литературного существования, выход книг. Хочешь издаваться – дружи с окружающим миром. Большая Советская энциклопедия прямо указывала: «В то время как для буржуазных издателей издательства представляют собой коммерческие предприятия, обеспечивающие им прибыль… советские издательства являются одним из могучих орудий Советского государства в деле коммунистического воспитания широких народных масс, в борьбе за построение коммунистического общества» (46). «Могучее орудие государства» – чего яснее.

Прежде всего, нужно было найти общую идеологическую платформу, ту изюминку, которая объединяла бы всех писателей, кроме стремления сытно покушать. Собственно, здесь нет ничего нового. Чуть ли не любая художественная группировка 1920-х годов заявляла свой творческий метод, провозглашая его самым правильным. Идея всеобъясняющего и всепобеждающего метода прочно владела умами тех же рапповцев. В уставе Союза писателей, предложенном его учредительному съезду, провозглашался универсальный творческий метод – социалистический реализм. Подробно его обосновал Н. Бухарин в докладе «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в СССР».

Много было на объединительном писательском съезде любопытного и интересного. Доклад о советской сатире сделал М. Кольцов, причем, высмеивая попытки воспрепятствовать изданию сатирических романов Ильфа и Петрова, приводил под общий смех почти анекдотические высказывания некоего бдительного редактора:

«Пролетариату рано смеяться, пускай смеются наши классовые враги». Старый ашуг С. Стальский вместо речи решил продекламировать, вернее, спеть стихи о съезде:

Первый съезд, полный революционного пафоса и веселья, на тридцать лет вывел Ф. Достоевского из круга русской литературы, поскольку великий русский писатель был заклеймен как заядлый реакционер. Отличился все тот же В. Шкловский: «…если бы сюда пришел Федор Михайлович, то мы могли бы судить его как наследники человечества, как люди, которые судят изменника, как люди, которые сегодня отвечают за судьбы мира» [106] Любопытно пассаж Шкловского сравнить с мыслью другого «прогрессивного деятеля», А. Чубайса, который в интервью «Российской газете» 15 ноября 2004 года сказал о Достоевском буквально следующее: «Я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски». (47). Свежеиспеченный глава советской литературы М. Горькой периодически заливался умиленными слезами. В честь него учрежден цельный Литературный институт. Это о Литинституте разглагольствует циничный Азазелло:

– Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов.

– Как ананасы в оранжереях, – сказал Бегемот.

Съезд не был, да и не мог быть деловым мероприятием: он превратился в крупную политическую демонстрацию. Приход к власти Гитлера особо поднимал значение Сталина в глазах сочувствующей интеллигенции как защитника гуманистической культуры. Эренбург: «Вдруг все встали и начали неистово аплодировать: из боковой двери, которой я не видел, вышел Сталин, за ним шли члены Политбюро – их я встречал на даче Горького. Зал аплодировал, кричал. Это продолжалось долго, может быть десять или пятнадцать минут. Сталин тоже хлопал в ладоши. Когда аплодисменты начали притихать, кто-то крикнул: “Великому Сталину ура!” – и все началось сначала. Наконец все сели, и тогда раздался отчаянный женский выкрик: “Сталину слава!”