Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Один из важных фактов сплочения банды – сопричастность к общим преступлениям. То же самое можно сказать и о целых группах населения. «Самыми страшными врагами образующихся наций оказываются перебежчики, сомневающиеся, равнодушные и безразличные; чем грязнее будут руки большинства, тем более широкой и острой станет потребность их вымыть…», – отмечает в своей работе «Индивидуализированное общество» социолог З. Бауман: «Насилие необходимо, прежде всего, для того, чтобы заставить всех, кто назначен быть патриотами, принять участие в насильственных действиях, даже если они этого не слишком хотят» (69). Необходимость расширять круг подельников придает жестокостям режима легитимный характер, акт, освященный общественным мнением и советские интеллектуалы освятили жестокость государства своим авторитетом. М. Горький в письме М. Зощенко (25.3.1936) подчеркивал: «…Никогда и никто еще не решался осмеять страдание, которое для множества людей было и остается любимой их профессией. Никогда еще и ни у кого страдание не вызывало чувство брезгливости… Страдание – позор мира, и надобно его ненавидеть для того, чтобы истребить». «Милость к падшим» вышла из моды.

Будущий разоблачитель сталинских репрессий, имевший наглость утверждать, что он не знал их истинных масштабов, Никита Сергеевич Хрущев в январе 1936 года взывал: «арестовано только 308 человек… 308 человек для нашей Московской организации (ВКП(б)) это мало!». Он же в августе 1937: «Нужно уничтожать этих негодяев… нужно, чтобы не дрогнула рука, нужно переступить через трупы врага на благо народа» (из 38 секретарей МК и МГК избежали репрессий только трое). 1938 год, Хрущев Сталину из Киева: «Украина ежемесячно посылает 17018 репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу Вас принять срочные меры» (70). То есть, Хрущев ультимативно требует еще больше жертв, чем утверждает Сталин.

К маю 1936 года из партии численностью чуть более 2 миллионов кандидатов и членов партии было вычищено более 300 тысяч человек. Не помогали ни прежние заслуги, ни родственные связи. Так, в 1936 году был расстрелян брат Серго Орджоникидзе – Пачулия Орджоникидзе – и Серго, числившийся ближайшим другом Сталина, ничем не мог ему помочь.

Одновременно с гонениями на старую ленинскую элиту, где-то начиная с 1936 года, правительство берет курс на ослабление репрессий против простых граждан. Например, к марту 1936 года с 768 989 человек, репрессированных в основном по закону от 7 августа 1932 года, широко известному как «закон о трех колосках», не только сняли судимость, но и сопровождавшее ее временное поражение в правах. Мы уже писали о реабилитации казачества, об отмене ограничений для поступающих в вузы по социальному признаку и многое другое. В коммунистическую партию массово вливались новые кадры, из простолюдинов, вроде описанного Ерофеевым Алексея Блиндяева – « член КПСС с 1936 года, потрепанный старый хрен ». Ленинская гвардия оказалась в полной изоляции, по сути – загнанной в угол.

Нет смысла повторять многократно описанные ночные бдения, в ожидании обыска и ареста, все это отражено в мемуарах и художественной литературе, и настоящему человеку не нужно было ждать оттепели или перестройки, чтобы запечатлеть время тотального страха, пусть вскользь, пусть намеком:

«Маргарита побледнела и отшатнулась.

– С этого прямо и нужно было начинать… Вы меня хотите арестовать?

– Ничего подобного, – воскликнул рыжий, – что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать!..» А ведь Михаил Афанасьевич читал роман многим людям, которые прекрасно понимали, о чем в нем говорится.

Однако отсутствие борьбы идей и конкурентной политической среды предвещало неумолимое вырождение партии, отныне состоящей из двух неравных частей. Основная часть: масса, крестьянская по происхождению и потому сохраняющая мелкобуржуазную идеологию, к тому же в большинстве (90 %!) едва грамотная – и «вождей»: секретарей всех уровней, от городского и районного до ЦК нацкомпартий, а также штатных работников тех же комитетов, уже практически переродившихся в чисто бюрократический социальный слой.

На февраль 1937 года к номенклатуре ЦК или руководителям высшего звена относилось 5860 первых и вторых секретарей горкомов, райкомов, обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, плюс нижнее звено – 94145 секретарей парткомов первичных организаций. Вот, собственно, партийная элита страны до ее утряски, пропалывания и истребления в знаковом 1937 году. После ликвидации ортодоксальных левых троцкистского толка, логика Сталина вела его к необходимости нанести удар и по этим, вроде бы проверенным предыдущей внутрипартийной борьбой товарищам (иначе бы они не оказались на столь высоких постах). И тут начинается для современного историка некая загадочная ирреальность логики вождя – если люди проверены и преданны, то зачем их истреблять? Но как раз идея и состояла в том, что они все оптом не были нужны новому государству. «Сталинизм… стал апофеозом ухода в своего рода евразийство. В 1936–1939 годах Сталин с небывалой жестокостью наносит удар по прежней большевистской гвардии с ее предпочтением общемировых социальных идеалов перед идеей национального возвышения России», – пишет в своей нашумевшей работе «Вызов Запада и ответ России» современный историк Анатолий Уткин (71). Смена вектора движения требовала смены всей команды – старую сбросили за борт.