Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Во-вторых, коррупция, как ни парадоксально, это реальная возможность жить, смягчая законы жестокого государства, приспосабливая его к обычным людям и их реальным ситуациями. Это единственный возможный ответ людей бесчеловечной, надличностной структуре – приспосабливаться, смягчать личными связями суровость или нелепость закона, дефицит хлеба и зрелищ, недостаток предоставляемых услуг и т. д. Коррупция – не только враг уравнительной социальной справедливости, но и её суррогат в обществе, которое испытывает нехватку чего-либо. Здесь истоки грядущего заката Империи.

И, в-третьих. Поскольку человек в советском обществе постоянно испытывал нехватку чего-то, необходимого для жизни, он научился маневрировать и держался в определенных извне рамках. Рядовой гражданин в капиталистическое системе, предлагающей все разнообразие мира, испытывает только один дефицит – нехватку самих денег. И еще неизвестно, на что он пойдет, чтобы этот мучительный дефицит преодолеть. Сегодняшняя гонка за обогащением любой ценой и, как следствие, утрата нравственных ориентиров тому свидетельство.

От дела об убийстве С. Кирова следователи НКВД быстро протянули ниточки к Г. Зиновьеву, бывшему партийному руководителю Ленинграда, где и произошло убийство, а также его другу и многолетнему соратнику Л. Каменеву. Подбираясь к обреченным на заклание бывшим вождям, органы «взяли» одного из оппозиционеров – И. Рейнгольда. Тот упорно отрицал предъявленные ему обвинения. Время шло, не принося пользы следователям, в числе которых был и родственник Б. Ефимова и М. Кольцова, легендарный энкаведешный садист Л. Черток. «Наконец Ежов вмешался лично. Он выразил удивление, почему это НКВД пытается “ломиться в открытую дверь”. Ежов вызвал Рейнгольда из тюрьмы и от имени ЦК заявил ему, что свою невиновность и преданность партии Рейнгольд может доказать, только помогая НКВД в изобличении Зиновьева и Каменева. После этого разговора поведение Рейнгольда полностью изменилось. Из непримиримого противника следователя Чертока он превратился в его ревностного помощника. Он подписывал всё, что требовалось следствию, и даже помогал следователям редактировать собственные показания» (63). Здесь и далее я буду цитировать высокопоставленного чекиста А. Орлова (при рождении – Лейба Фельдбин), который в разгар репрессий успел укрыться на Западе и в 1950-х годах издал там сенсационную книгу «Тайные преступления Сталина». Орлов был резидентом НКВД в Испании и человеком весьма информированным [81] Писатель В. Солоухин об А. Орлове: «И не тот ли это Орлов, который к 1938 году был уже генералом НКВД и, находясь в Испании, сбежал от Сталина и скрывался 25 лет, а потом написал книгу воспоминаний “Тайные преступления Сталина”? А сам он, значит, никаких преступлений не совершал, и звание генерала НКВД заслужил, играя на мандолине?». .

Через некоторое время дело против Зиновьева и Каменева кое-как сшили, дело оставалось «за малым» – убедить самих старых ленинцев в необходимости их участия в публичном спектакле, который задумал Сталин. «С самого начала Ежов заявил Зиновьеву, что советская контрразведка перехватила какие-то документы германского генштаба, которые показывают, что Германия и Япония ближайшей весной готовят военное нападение на Советский Союз. В этой обстановке партия не может больше допускать ведения антисоветской пропаганды, которой занимается за границей Троцкий…» В конце концов, Ежов сказал Зиновьеву, в чём суть этого требования, исходящего от Политбюро: он, Зиновьев, должен подтвердить на открытом судебном процессе показания других бывших оппозиционеров, что по уговору с Троцким он готовил убийство Сталина и других членов Политбюро.

Г. Зиновьев с негодованием отверг такое требование. Тогда Ежов передал ему слова Сталина: “Если Зиновьев добровольно согласится предстать перед открытым судом и во всём сознается, ему будет сохранена жизнь. Если же он откажется, его будет, судить военный трибунал – за закрытыми дверьми. В этом случае он и все участники оппозиции будут ликвидированы”.

– Я вижу, – сказал Зиновьев, – настало время, когда Сталину понадобилась моя голова. Ладно, берите её!»

Иначе вел себя Л. Каменев: «Каменев был, как громом поражён. Он поднялся со стула и крикнул в лицо Ежову, что тот – карьерист, пролезший в партию, могильщик революции… Задыхаясь от волнения, обессиленный, он рухнул на стул… “Вот, – сказал он, отдышавшись, – вы наблюдаете сейчас термидор в чистом виде. Французская революция преподала нам хороший урок, но мы не сумели воспользоваться им. Мы не знали, как уберечь нашу революцию от термидора. Именно в этом – наша главная ошибка, за которую история нас осудит”» (64).