Григорий Медынский: Трудная книга

От вас я получил тогда два письма. На первое ответил очень грубо, с ядовитым сарказмом, оскорбительно, искал неправдоподобное в хорошем вашем романе «Честь», но вы были выше этого и ответили мне вторично, доброжелательно, хотя и строго. Я до сих пор помню Ваши слова: «Что же нужно делать с человеком, если он с ножом в руке врывается в общество?»

Я не ответил на это, второе письмо, мне нечего было писать, а признать себя неправым не хватило духу. После этого я освободился, но на свободе был всего лишь один год и — снова колония. Почему? Сослаться на плохое благосостояние трудящихся — это будет неправда. Ведь жизнь очень прекрасная сейчас. А мне вот 29 лет, а из них 9 лет уже вычеркнуто. Почему?

Потому что я оказался в числе того меньшинства, которое не признает прямой дороги в жизни, его путь — обочина, паразитизм. Теперь, отвечая на Ваше письмо после перерыва в два с лишним года, я от чистого сердца прошу извинить меня. Жизнь, сама жизнь заставила меня понять многое, чего я не хотел знать. Пожалуйста, Григорий Александрович, извините меня, хотя мне очень трудно было написать это письмо».

И никаких корыстных просьб, никаких намеков на ходатайство. Зло отступает.

А вот другое письмо, такое же:

«Извините, пожалуйста. Я вел себя, как капризный ребенок, требующий внимания. Мне стыдно!»

Зло отступает. Зло преодолимо.

Нет, это, конечно, не легкое дело, но это тот луч света, который прорезывает сумрак проблем, сгрудившихся вокруг «черной» Арагвы.

А вот уже не луч света, а целый прожектор, выхватывающий из этого сумрака труднейшие вопросы. Припомним недобрую, упоминавшуюся выше статью, в которой авторы объявляли поход против чистого белья, белых занавесок, против шахмат, кино и радио, то есть по существу против элементов человечности и простой разумности по отношению к заключенным. Эта статья вызвала тогда горячие, страстные споры, отражавшие те два подхода к этим вопросам, о которых мы говорили. И вот решение: оставляя в силе строгий, даже особый, режим для особо опасных рецидивистов, партия наметила и другой путь в решении этих сложных проблем: вывод на поселение тех заключенных, которые заслуживают общественного доверия. И вот мы читаем в газете «Известия»:

«Сущность советской системы уголовного наказания, по-моему, состоит вот в чем, — говорит в этом очерке главный инженер одного из таких поселений. — Человек сбился с пути, совершил уголовное преступление, его постигла законная кара. Он лишен свободы, но не отвергнут, не обречен безнадежно. Мы верим, что человечное в нем не угасло и с нашей помощью все же возьмет верх. Вот это доверие нашло, пожалуй, свое высшее выражение в том новом порядке жизни и труда заключенных, что осуществляется, в частности, в одном из здешних хозяйств».

Об этом новом порядке, а по существу о новых, советских принципах в решении проблем преступности и рассказывается дальше. Говорится уже не о чистом белье и о белых занавесках и не о шахматах, говорится о тумбочках и кроватях с пружинами, о бритвенных приборах и в складчину купленных радиолах, о выходных костюмах и фетровых шляпах, о свободном труде, без конвоя, о книгах и учебниках, о Диккенсе на английском языке, о праве и возможности жить с семьей, то есть о человеческом существовании, доверии и уважении, которые не мешают, а, наоборот, способствуют воспитанию когда-то совершивших ошибку людей.

А вот другая форма поисков этих других, новых путей в борьбе с преступностью: досрочное освобождение для участия в строительстве, мера, дающая тоже свои результаты.

Пусть эти добрые и мудрые начинания Советской власти, пока еще только начинания, опыт, но можно быть уверенным, что этот опыт усилиями преданных и чистых сердцем людей утвердится в жизни и проложит принципиально новые пути в борьбе со злом. Можно быть уверенным, что в ответ на оказанное доверие в среде надломленных жизнью людей поднимется ответная волна того здорового, человеческого начала, которое, несмотря ни на что, живет в этой среде и которое нужно поднять, поддержать и использовать.

Об этом говорится уже и здесь, в этом очерке, что «элементы принуждения с каждым днем утрачивают здесь свою обязательность. На смену им все уверенней приходят живая увлеченность делом, азарт первооткрывателей, страстное и вполне понятное желание осужденных не только оправдать доверие к ним, но и показать, на что способен раскаявшийся преступник, когда нет рядом с ним человека с винтовкой».