1937 год… по нашей земле прошел ураган ежовщины. Девятнадцатилетний юноша работал радистом в Гражданской авиации. Первая любовь. Она прекрасная девушка. На юношу пишут ложный донос в НКВД. Его оклеветали перед Родиной. Тюрьма. Суд. Многие годы лишения свободы на далекой, холодной Колыме. Тяжелые годы заключения обрушились на молодые плечи. Потеряна любовь, свобода и незаслуженный ярлык «враг народа», как гранитная глыба, придавил молодое сердце к вечной мерзлоте Колымского края…
Шел 1953 год. Над лагерями прояснилось солнце правды. Это солнце обогрело и мою измученную душу, — на шестнадцатом году заключения меня освободили из лагеря и разрешили самолетом вылететь домой, к родным. Шестнадцать лет без выхода из неволи я варился в одном котле со всякими отбросами человеческого общества. Но мне поверили, я на воле! Хочется жить, хочется работать, любить людей и все хорошее на свете. Правда, обидно смотреть на некоторых людей, которые теряют человеческое достоинство и топчут под ногами прекрасное назначение человека в жизни.
В 1955 году я окончил школу бригадиров тракторных бригад. Работаю. Встретил хорошую женщину. Полюбил ее. Она когда-то закончила десять классов. Не прошедши по конкурсу в пединститут, она поступает в техникум культпросветработников. По окончании техникума едет работать в один из райкомов комсомола на западе Украины. Секретарь райкома комсомола, молодой человек, политически развит, заочник пединститута, вожак молодежи района и пример всему лучшему в человеке. Вот таким на вид был этот… к сожалению, человек. Безусловно, молодой девушке вскружили голову лирические слова и нежная любовь секретаря райкома комсомола. Она его полюбила. В то время, когда он читал по селам возвышенные лекции о советской морали, оставленная и забытая им девушка рожала его сына. Он к ней не пришел. Даже денег на пеленки не прислал своему сыну. И этот тип сейчас считается большим человеком и, где-то во Львове по-прежнему читает студентам лекции о морали, о долге человека на земле. Хотел я поехать и плюнуть в лицо этому человекоподобному типу, но жаль тратить на него время. А следовало бы поехать. Дело в том, что именно эта девушка стала мне женой. Я усыновил ее сына. Правда, «тот» дал этому ребенку каплю крови, но я вложил ему свое сердце, душу и считаю, что это мой сын. У нас есть еще два мальчика. Теперь я отец троих детей. Живем мы дружно и хорошо. Я люблю свою жену, ребятишек, наших маленьких «трех мушкетеров». Наш старший сын, Сережа, семи лет, читает, рисует, задачки решает, наверное, будет художником. Средний сын Саша, пяти лет, любит на ходу сочинять разные происшествия и уверяет всех, что это истинная правда, — очевидно, будет поэтом. Самый маленький, Толя, ему идет третий год, этот будет военным — с пистолетом неразлучен ни днем, ни ночью. Мы собираемся строить новый дом, я получил участок. А будет дом, будет хороший сад, выращу отличных хлопцев. Будете в Киеве, обязательно приезжайте к нам в гости.
Простите меня, если что не так написал, но мне очень хотелось поделиться с вами и своими невзгодами, и счастьем в жизни, и чтобы вы за моим письмом увидели душою писателя и человека кусочек жизни самого обыкновенного вашего соотечественника; таких, как я, на свете много. Мне очень хотелось бы, чтоб люди пера не шаблонно создавали образы в своих книгах: раз человек из тюрьмы, значит, мол, подлец и проходимец, и кричат на все лады: «Караул! Берегите карманы!», а если он из института или… не дай бог, из райкома, раскройте ему сердце и душу!.. а он возьмет и… нагадит туда. Вот что толкнуло меня описать вам свою жизнь.
Григорий Александрович! Если вы захотите что-нибудь узнать об этом дипломированном подлеце, то я скажу: он бросил свою жену и ребенка, обманул девушку — теперешнюю мою жену, — потом бросил и ее с ребенком. Окончил он заочно Львовский пединститут. Сейчас, кажется, работает в обкоме комсомола во Львове. Очевидно, за это время счет его грязным делам увеличился. Ни первое дыхание его родного сына, ни слезы молодой матери не в силах были сдуть и смыть ту груду пепла с его подлой души, которую носит этот «человек» в своей груди, прикрываясь прекрасными документами, обманывая человеческое общество.
Растоптать человеческую душу — это большое преступление! Если вы что-нибудь задумаете предпринять против него, Евгения Зуба, и ему подобных, то пусть вас благословит вдохновение, светлый ум и человеческое негодование».
Единственное, что я могу предпринять против такого «типа человеческой породы», — это сохранить его имя и фамилию, чтобы люди знали, кто ходит рядом с ними. А у того, благородного человека, автора письма, Матвея Карповича Листопада, я был в гостях, видел жену его, Оксану, — красивую, энергичную украинку, и трех его «мушкетеров», и комнатку в совхозном общежитии, и новый дом, который по-немножечку, полегонечку растет неподалеку, и шкафы с книгами, и всю их хорошую, дружную жизнь. Вот и провел человек шестнадцать лет в неволе! Разве его не обидели, разве не оскорбили его жену? А ведь и они могли бы разобидеться на всю жизнь, на общество, на весь белый свет, а смотрите, какую светлую и благородную душу сохранили:
Читать дальше