Александр Милкус - Как мы перестраивали советское образование и что из этого вышло [litres с оптимизированными иллюстрациями]

В конце девяностых годов вместе со своей командой ввели первые ЕГЭ: по математике и русскому языку. После апробации экзамена разрешили ученикам самостоятельно выбирать экзамены для поступления в вузы.

«Я рассматривала ЕГЭ как возможность ученику самостоятельно выбирать свое будущее. Он выбирает предметы, которые он хорошо знает для сдачи экзамена и поступает в университет по выбранному направлению. И ребята спокойно сдавали эти экзамены. Страха никакого не было. Я не знаю, почему ЕГЭ стало потом страшилкой».

После развала СССР в столице не хватало учителей – зарплаты были маленькие, активные педагоги ушли в банки, в бизнес, в систему госорганов. Любовь Кезина открыла в Москве пять педагогических вузов для подготовки учителей.

В 90-е годы стала жертвой покушения.

С 2007 по 2011 год была советником-наставником мэра Москвы Ю. М. Лужкова.

Кандидат психологических наук.

Академик Российской академии образования.

Сейчас – генеральный директор Реабилитационного центра для инвалидов «Преодоление».

Кто автор термина «индивидуализация образования»?

– Где-то в 1988 году я придумал термин «индивидуализация образования», который в большей мере соответствует идее, которая тогда носилась в воздухе, – тому, что надо учить каждого в соответствии с его способностями, – рассказывал Владимир Дмитриевич Шадриков.

19 августа 1991 года рано-рано утром в квартире в Кузьминках задребезжал городской телефон.

– Саша, у вас все спокойно? – Голос отца был неожиданно тревожным.

– Да вроде все. А чего случилось?

– Государственный переворот!

Я выглянул в окно. Переворотом не пахло. Москвичи муравьиными тропами вливались в метро. Дворник широкими взмахами мел асфальт.

Я включил телевизор. На синеватом экране плясали маленькие лебеди.

Я понесся в редакцию «Комсомольской правды».

На непривычно пустынной улице одиноко стоял бронетранспортер. Из него высовывался молодой солдатик, явно тоже не понимавший, зачем его занесло в центр столицы.

В кабинетах редакции было нервно и почему-то весело. Те, кто поосторожнее, перебирал бумаги, рвал подозрительные и пытался их сжечь в пластиковой офисной урне. Кто-то уже налил стопочку, понимая – газета, если и выйдет, будет занята политикой, материалы школьного отдела не понадобятся! Свободный день.

Часов в 12 в узком стометровом коридоре «Комсомолки» появились двое внушительных мужчин в темных костюмах. Они шагали плечом к плечу взад-вперед, словно снегоуборочная машина, перекрывая собой весь проход. Чтобы обойти их, нужно было прижаться к стене, чуть ли не вдавливаться в нее.

Было сразу понятно, откуда эти два молчаливых пиджака. Но больше ничего неожиданные гости не предпринимали.

Зато в комсомольском отделе, который вскоре стал называться отделом политики, была движуха!

Кого-то послали в МИД, где должны были дать пресс-конференцию члены Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), кто-то побежал в центр, где, говорят, видели танки. Меня еще с кем-то из ребят отправили в Белый дом, где тогда заседал Верховный Совет.

У здания уже начали собираться мужчины в легких летних куртках, кто-то с портфелем, кто-то с фотоаппаратом, тревожные девушки и любопытные старички.

Белый дом скоро оказался в кольце народа.

Тогда в здание Верховного Совета можно было совершенно спокойно зайти. Опытные коллеги, кто раньше бывал на заседаниях, тут же заняли кафе.

Начался стихийный митинг.

Судьба Горбачева была непонятна. На пресс-конференции в МИДе говорили, что он заболел. Народ под Белым домом предполагал худшее.

Никаких мобильников еще не было. К телефонам в Белом доме невозможно было пробиться.

Я бегал диктовать информацию к телефону-автомату возле метро «Баррикадная».

К вечеру нас сменили другие ребята. Я уехал в редакцию – дописывать репортаж.

А поздно ночью я вынырнул из метро в Кузьминках. И поразился странному диссонансу – всего в нескольких километрах, лязгая гусеницами, проспекты занимали танки. Горячий народ «вставал на защиту демократии». А тут отработавшие свое люди разбредались домой, подсвеченным мягким густым закатным солнцем.