Дмитрий Быков - Быков о Пелевине. Путь вниз. Лекция первая

Есть классический анекдот о том, как зек, вышедший из тюрьмы, видит девочку в песочнице в ясный солнечный день и хочет ей сказать что-то хорошее, потому что душа поет, душа просит прекрасного. И глядя на нее, он с кривой улыбкой говорит: «Ты тут тащишься, падлочка?» Вот это, пожалуй, и есть та любовь, которую могут выдавить из себя эти два омерзительных героя. Там есть гениальная сцена, сцена из лучших пелевинских страниц, когда волк-оборотень доит Россию как нефтяную корову. От этой коровы остался только череп, косточки от коровушки. Но вот это доение мертвой коровы-России, которая доится нефтью, – это сцена высочайшего уровня, сцена, сочетающая злобу, ненависть, отвращение, сентиментальность, горькую жалость.

Беда в том, что надежду Пелевин увидел на короткое время в волке-оборотне и в лисе-оборотне. Добро ничего не смогло сделать, может быть, есть надежда на зло? Писатель должен отражать свою эпоху. Тогда вся Россия подумала, что если ее не спасли диссиденты, либералы, Сахаров, то, возможно, ее спасет кэгэбэшник. И Пелевин вдруг почувствовал ту же самую надежду. Он поставил на этого оборотня. Ему показалось, что волки что-то такое могут, чего не могут простые добрые люди. Может быть, извращенное древнее зло способно дать стране новую энергию? В буквальном смысле энергетику, если хотите, не обязательно нефтяную.

Мне кажется, на этом заблуждении произошел тот роковой перелом, после которого, как всегда после продажи злу, начинается резкое интеллектуальное и качественное падение. Все, что писал Пелевин после этого, несет на себе сильный отпечаток любования злом. И не случайно его любимыми героями на короткий момент становятся вампиры. Влюбленность вампира, очаровательная вампирша с длинными вертикальными складками на щеках. Вот эти персонажи «Бэтмана Аполло» и «Empire V», эти герои как бы замещают в сознании автора скомпрометированное, исчерпавшее себя добро. Я не говорю уже о том, что «Empire V», и особенно «Бэтман Аполло», – это еще и очень скучные книги, их трудно дочитать до конца.

«Empire V», для того чтобы вызвать читательский интерес, пришлось даже выложить в сеть за неделю до официального выхода книги. А с «Бэтман Аполло» маркетинговый ход был основан на том, что главная пелевинская сатира, как было объявлено, направлена против Болотной площади. Конечно, она не была направлена против Болотной. Ведь Болотную-то Пелевин сквозь свои новые черные очки, в которых он всегда теперь фотографировался, не разглядел. Пелевин вообще всегда прятал лицо. Есть известная фотография, где он закрывает лицо руками. Но еще более известна фотография, где он в черных очках. Лучше бы он закрывал лицо руками. Потому что закрыть лицо руками – это жест отчаяния, иногда восхищения, а вот надеть черные очки – это видеть мир в том свете, в котором он видит его теперь.

Дело в том, что мир, который показался ему исчерпанным, мир, из которого исчезла сложность, из которого исчезло добро, – этот мир на самом деле живет какой-то своей жизнью, он продолжает существовать. Это как если бы рельсы – вот этот образ, который у меня был в «Остромове», грех себя цитировать, но тем не менее, – рельсы уперлись в глину. Дальше они не идут. Рациональный мир кончился. Но в этой глине есть своя жизнь. И надо попытаться понять неорганическую жизнь или органическую, наоборот. Органическую жизнь этой глины. Жизнь путаную, сложную, примитивную, в некоторых отношениях вообще сельскую. Но она продолжается, она есть. Пелевин же ее не увидел.

Я прекрасно понимаю, что с точки зрения хорошего вкуса и высокого ума все протесты на Болотной – это что-то предельно дурновкусное. Выходят «кряклы», как называются они в последнем пелевинском романе, выходят какие-то персонажи из «Жан-Жака» и начинают кричать: «Fuck the system!», в то время как система сама факает их довольно наглядно. В общем, это бунт матрицы против матрицы. Но в этом-то и заключается главная пелевинская ошибка, что он продолжает видеть матрицу там, где началась подлинность. Вернее, начинает видеть матрицу там, где давно уже задница, если уж употреблять некоторое созвучие.

Это не виртуальный мир. Все пошло по-серьезному, по-страшному. Ужас в том, что в этой простоте есть подлинность, о которой предупредил когда-то другой великий человек из поколения 1962 года – Илья Кормильцев. Он сказал, что подлинность, новая подлинность придет через архаику. Да, простота, да, самодержавие, православие, народность. Да, разрушение всех сложных структур. Но через это пришла серьезность. Люди, которые выходили на площадь, выходили туда вследствие серьезных чувств и выходили бороться с серьезными вызовами.