(смех в зале)
И это было очень хорошо. Книга хорошо написана, надо вам сказать. Она стилистически целостно выдержана. И главное, что она очень оптимистична. Я вообще Советский Союз люблю больше, чем то, что сейчас, за что всю жизнь и получаю. Но, помяните мое слово, это было лучше. Вот сегодня могла бы быть написана только книга о вкусной и здоровой кровавой пище, чем, собственно, мы все и занимаемся.
Я хотел узнать лично ваше мнение об описании еды в творчестве М.М. Жванецкого.
«Мешать, мешать…» Тут, я думаю, не столько Жванецкий, сколько Карцев и Ильченко. Жванецкий – это последний представитель южной школы, юго-западной школы, а юго-западная школа всегда отличалась фантастическим чревоугодием. Вспомните описание «синеньких», блюда из баклажанов, у Катаева в первой главе совершенно нечитабельной книги «За власть Советов». Как они борются в катакомбах – читать совершенно нельзя. Но как они готовят жареные «синенькие» – это еще можно. Катаев вообще чревоугодник. Вспомните воду «Фиалка», после нее хочется выпить даже воду «Байкал» немедленно, кстати, Байкал не худший вариант. Но эта лиловая вода, над которой лиловый дымок восходит, и серебристые искры в ней бегают… Я думаю, что Жванецкий, как наследник южной школы – гедонист, ценитель всего вкусного, женщин молодых красивых, баклажанов, правильно приготовленных, салата. Кончено, Жванецкий пластически не так убедителен, как его предшественники. Но у Жванецкого что важно: у него к вкусности еды примешивается ее социальная ценность. То есть мы понимаем, по Жванецкому, ну что такое раки? Раки – это, в общем, обычная вещь. Но сказать применительно к 1980-м годам (я хорошо это помню): «Я вчера раков видел» – это «я видел Ленина» фактически. Да?
«Я вчера раков видел, но по три… А сегодня очень большие, но по пять. А вчера маленькие, но по три»…
Вот это можно повторять до бесконечности, потому что, как и у героев Зощенко, совершенно подавлена мысль, нет никаких других:
«И вот она едет к мужу. Все как полагается: на руках у ней малютка, на лавке узелок и корзинка. И вот она едет в таком виде в Новороссийск.
Едет она к мужу в Новороссийск».
В десятке предложений он развивает эту мысль, потому что ему нечем себя занять. Это от бедности, от страшной скудости жизни.
Еда у Жванецкого, помимо значения символического, получила значение социальное. И не зря у него один из лучших монологов заканчивается словами: «Прошу к столу – вскипело!». Почему? Потому что за столом разрешаются все противоречия. Вот только что мы спорили, но мы все пошли к столу и нам так хочется есть, что мы забыли о всех разделяющих нас социальных и идеологических барьерах.
Кроме «Евгения Онегина», есть в поэзии описание еды?
Я не стал уже об этом говорить, потому что все и так знают. Но, конечно, «Евгений Онегин» вырос из «Жизни Званской», которую я упомянул:
«Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером,
Там щука пестрая: прекрасны!»
Державин у нас первый, кто дерзнул в забавном русском слоге не только о добродетелях Фелицы возгласить, но и о стерляди. Конечно, Державин – гений такого простого сельского гедонизма. Он показал, что может быть высоким приемом еда. И посмотрите, как это выродилось. Я, конечно, высоко уважаю Липкина, ценю его, но «Жизнь Переделкинская», которая является ответом на «Жизнь Званскую», уже не содержит в себе никаких аппетитностей. Это уже чистый перечень довольно скучных событий или, во всяком случае, визитов к разным прекрасным людям.
«Давай-ка к Лидии Корнеевне зайдем.
К ней можно: час пошел девятый…»
Нет бы сказать: «Пойдем-ка поедим чего-нибудь такого». Да? Там этого совершенно нет. Духовные люди. А вот Державин позволял себе, будучи человеком простым. Я считаю, что в стихах еде самое место, но просто это должны быть действительно хорошие стихи. Как у Окуджавы:
«Храмули – серая рыбка с белым брюшком.
А хвост у нее как у кильки, а нос – пирожком. ‹…›
Ее не едят, а смакуют в вечерней тиши,
как будто беседуют с ней о спасенье души».
Конечно, не очень понятно, нравится ли самой рыбке такая беседа и подает ли она реплики. Но несомненно то, что еда в текстах Окуджавы по-грузински обрела свою сакральность. Давайте вспомним «Свидание с Бонапартом» – самое поразительное описание обеда в русской литературе ХХ века, где генерал Опочинин планирует убийство Бонапарта за обедом и тщательно продумывает меню: оленина настроит гостя на высокий лад, он расслабится, и можно будет его убить.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу