Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Еще раз: я не спорю, они милейшие люди, но вы их видите с той стороны экрана, и они вам нравятся, потому что вы такие же милейшие люди, которые тоже очень хотят денег, и любви, и давно не читают книг, и со вздохом смотрят на тех, кто что-то пищит о нравственности и морали.

Но вот я, готовясь к эфиру, читаю интервью с одним из кумиров: он рассказывает, как его отец, в бытность советским начальником, держал на столе фотографию, где был вместе с Хрущевым. И вот, чуть пронесся слух, что Хрущева снимают, на столе отца фотка с Хрущевым мгновенно сменилась фоткою с Брежневым.

Понимаете, да? Сын может – всякое бывает! – увидеть отца и пьяным, и голым, и вообще совершающим неприличный поступок. Но тогда он должен об этом молчать, а не разбалтывать в интервью, не задумываясь о том, как это выглядит (и даже не задумываясь, что над этим можно задуматься).

По крайней мере, я так понимаю мораль, но мораль стала таким смешным словом, что про нее смешно говорить.

Леонид Ярмольник – человек, к слову, проделавший над собой титаническую работу с времен «Вокруг смеха» и пресловутого цыпленка-табака (что тогда заставляло меня относиться к нему примерно так же, как я сегодня отношусь к Бондарчуку; то есть у Бондарчука шанс еще есть), заметил, что актеры, прошедшие школу сериалов, навсегда остаются порчеными для кино. Они, в принципе, могут изобразить страх, любовь, отчаяние, – но никогда уже не смогут изобразить оттенки.

Это очень жестокая оценка, но можно посмотреть встык, скажем, «Адмирала» с Колчаком-Хабенским и «Анну Каренину» с Карениным-Янковским – и сразу станет понятно, почему Янковский не снимался в сериалах, а Хабенский почему не дотягивается до Янковского.

Я сейчас даже не про телик, я вообще про жизнь: игра на понижение (ради денег, ради карьеры, неважно ради чего – друга моей семьи Сашу Половцева никто знать не знал, когда он блестяще играл в «Барабаниаде», а параллельно подрабатывал грузчиком в магазине, а узнали, когда он стал майором Соловцом из «Ментов»: создал, так сказать, положительный образ профессии, которая вне сериала не вызывает любви), – так вот, игра на понижение, на упрощение разливает внутри пустоту, которую старшие поколения заполняют алкоголем, а младшие немыслимым пафосом при полной убежденности, что весь мир таков.

Я в этом вовсе не так уверен.

Самым непафосным и простым в общении для меня был Микки Рурк. У него вообще довольно пацанская биография: его бил отчим, он занялся боксом и набил морду отчиму, мать выгнала из дома, он подрабатывал, накопил на актерскую студию, добился успеха, связался с дурной компанией, пропил и промотал все, что было (включая «Роллс-Ройс»), ради заработка дрался на ринге, постепенно вернулся в кино… В моей студии в тот день валилось все: у гримеров выпадали из рук кисточки, потому что это был «сам Рурк», в двери лезли пьяные телезвезды, чтобы с «самим Рурком» сфотографироваться, бились чашки с кофе и падали стулья – вокруг царила истерика – а мне, повторяю, было легко, потому что это из него все делали героя, а он из себя героя не делал. «Микки, ты по-прежнему посещаешь психиатра?» – «Да, потому что без него мне не выкарабкаться». – «А что ты сейчас читаешь?» – «Мемуары одного рестлера, мне очень интересно». – «Как для тебя выглядит самая счастливая ночь жизни?» – «Я сижу со своими собаками на берегу и слушаю, как шумит море».

Попробуйте-ка наших спросить про психиатра или про ночь!

Однажды я не выдерживаю и устраиваю маленький, но прекрасный производственный скандал. Я говорю, что больше не могу в телевизоре говорить с людьми из телевизора, потому что все разговоры сводятся к телевизору. Но мне мой демарш несогласного быстренько усмиряют: «Пиши свой список».

И вот тут я понимаю, что список написать не могу.

То есть я с легкостью могу представить, кого бы я хотел видеть в эфире, когда бы вел его, скажем, век назад. Потому что очевидны герои того времени. Путешественники. Поэты. Военные. Инженеры. Изобретатели. Летчики. Хирурги, вирусологи, вообще врачи. Загляните, будучи в Петербурге, в Институт акушерства и гинекологии имени Отта (не обязательно быть беременной женщиной). Вам откроется не роддом, а сотворенный архитектором Бенуа гимн науке. Там каждый лестничный марш поет, что наука побеждает болезнь, а скоро победит и смерть (и, кстати, так больше уже строить больницы не будут). Достичь бессмертия, полететь к звездам, сделать человечество счастливым – это были миссии, достойные героев столетней давности.