Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Боюсь, что идея, суть которой в том, что духовность есть такой же товар на рынке, как прочие (надо просто знать способы проверки ее качества, отличать духовность первого сорта от духовности с душком, иметь некоторое количество денег и заходить в правильные бутики по продаже духовки, где проконсультируют и выдадут гарантийный чек), – эта прелестная идея имеет все шансы овладеть массами. Как ими в России мало-помалу овладели и прочие идеи из того же лабаза: ну, например, что смысл жизни в том, что сперва нужно как можно больше заработать, а затем счастье само снизойдет.

Идея о возможности покупки духовности – по своему анамнезу гламурная, глянцевая, телевизионно-журнальная. Я в этом котле сам когда-то успел повариться. Она сродни идее современного воцерковления – попостился, покаялся, покрестился, причастился, испытал подъем, поставил свечку: ура, душа спасена, и даже недорого обошлось. Все эта глянцевая перевернутая пирамида, поверьте, строится на единственном умолчании, всеми участниками заговора поддерживаемом допущении: что смерти нет. То есть что достаточно читать правильные книжки, смотреть правильное кино, есть правильную еду, ходить в правильный спортзал, соблюдать правильные правила, – и все, ты вечномолод и вечносчастлив, как картинка в Vogue. Смерть – это если и случается, то не с тобой и красиво, типа как у фотографа Хельмута Ньютона, разбившегося в Лос-Анджелесе на спортивном автомобиле, врезавшись в стену на полном ходу.

Неприятная правда, однако, состоит в том, что духовность имеет самое непосредственное отношение к твоей личной, персональной, биологической смерти, которая непременно (и, скорее всего, гадостно, с болью, сиделками, утками, лживыми врачами) наступит. Потому что духовность, или жизнь духа – это возможность продлить жизнь после смерти. Духовность вообще начинается тогда, когда дается честный ответ на вопрос, что останется от тебя, когда тело начнет разлагаться. Причем честный ответ состоит в том, что загробной жизни в фольклорно-декоративном стиле – среди ангелов, гурий, чертей, или же в новом теле посредством реинкарнации – не существует, и даже консервативные православные патриархи сегодня больше говорят об «аде в душе», «рае в душе», отводя картинам материальных ада и рая место на стенке в музее.

Получив шанс приобщиться духовности – то есть первый раз ужаснувшись всерьез смерти тела – ищущий продления жизни человек либо бежит от ужаса прочь (и тогда мир глянца, гламура – замечателен и спасителен, как опий для больного саркомой), либо сознает, что марксистская формула о жизни как способе существования белковых тел наивна; что жизнь – это обработка и переработка информации, ergo, единственный шанс добиться продления жизни – создать нечто такое, что останется после тебя.

Существование белковых тел ограничивается в России средним сроком в шестьдесят восемь лет; максимальный срок жизни духовного продукта, созданного этими телами, на сегодняшний день не известен. Пушкин жив, кто бы сомневался, и безымянный автор «Задонщины» жив (после физической смерти имя, которое надевает на себя жизнь, совершенно неважно), и сотни, тысячи, миллионы покойников по всему миру прекраснейше живут в своей духовной ипостаси. Так что, спрашивается, жизнью считать?

То есть «духовка» – это целенаправленная работа по продлению жизни, а вовсе не целенаправленная работа по поглощению того, что рекомендовано журналом «Афиша» (или Ксенией Собчак): вот что я хочу сказать. Хотя, с моей точки зрения, «Афиша» – замечательный журнал (а Ксения Собчак – весьма любопытная барышня). И многое из того, что рекомендуют потреблять эти два знаковых явления времени (в смысле выставок, книг, спектаклей, ресторанов, клубов и кинофильмов) действительно способствует поддержанию духовной жизни – примерно как массаж способствует поддержанию физической формы.

Нужно только понимать, что за чем идет и что из чего следует: механическое потребление сродни морковке перед осликом на водокачке, – животное ходит по кругу; и никаким массажем не добиться появления жизни в куске глины (рабби Лёв когда-то попробовал, но получился Голем).

То есть, например, я знаю немало писателей, занимающихся массажем публики, то есть написавших романы для того, чтобы срубить бабла, попасть в струю и вообще отметиться пахотой на литературной ниве; написанию таких романов можно научить в тот же срок, что учат массажу на соответствующих курсах; даже лицензия не нужна. Но у меня при их чтении возникает ощущение убитого времени и мерзостный, почти физический, привкус во рту, как глотанул прокисшего кефира.