Матъ Мария
Когда евреям было приказано надеть желтые звезды, мать Мария скажет своему другу и единомышленнику К. Мочульскому: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели вам не понятно, что борьба идет против христианства? Если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звезды [6]. Теперь наступило время исповедничества. Большинство соблазнится, но Спаситель сказал: «Не бойся, малое стадо»». И прочтет свое новое стихотворение о звезде Давида:
Два треугольника, звезда,
Щит праотца, отца Давида —
Избрание, а не обида,
Великий дар, а не беда.
Израиль, ты опять гоним —
Но что людская воля злая,
Когда тебе в грозе Синая
Вновь отвечает Элогим!
Пускай же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.
Итак, призыв к горнему, призыв видеть в ужасах страдания Божье избрание, а не унижение. В этом суть христианского преображения мира: через Любовь, Терпение и Стяжание к постижению живого Бога в любой жизненной ситуации. А иначе «все мерзость и бремя».
Таков пафос интермедий, имеющих общее название «Семь чаш», написанных матерью Марией за год до ареста, в 1942 г.
«Семь чаш» – это поэтическое осмысление и переживание ужасов современного мира как апокалипсиса. И через это рождение нового человечества.
Юноша Прохор и мудрый Тайнозритель Иоанн на Патмосе. Прохор просит дать ключ к постижению тайны совершающегося. Иоанн «о разумении тайн» молится Богу:
Открой глаза нам. Изощри наш слух.
Куда упала ярости стрела?
Кого ты покарал своей десницей?
Обнажены какие корни жизни?
«В небе солнце лишь начинало к западу склоняться».
Первая чаша излила ярость на землю:
«И влага гнева отравила труд».
Иоанн говорит о том, что труд имел всегда две стороны, был проклятьем, наказанием грешного Адама, но мог превратиться в благословение, если становился творческим:
И не был труженик рабом наемным.
Сотрудником он делался Господним.
Наше же время породило новый вид проклятья – ненужность рабочих рук:
Да, мышц рабочих перепроизводство,
Вот время наше чем известно будет.
Но раз лишними делаются мышцы, рассуждает безработный, то «душа подавно»:
Она всегда не дорого ценилась.
При хорошо трудящейся машине
Ее терпели.
Остается только запить, залить боль души, которая не может жить, чувствуя себя изгоем. И безработные пьют и поют:
Бутылочка, бутылочка без дна.
Деньги мои, деньги мои без смысла.
Дорога под ногами не видна,
Со всех сторон густая мгла нависла.
Налево – яма, напрямик – ухаб.
Направо – невылазная грязища.
А все же, как бы ни был пьян и слаб,
А доползу, наверно, до кладбища.
Там складывают весь ненужный лом
Средь скользкой и промозглой глины.
Бутылочка, с тобою напролом,
С тобой ничто не страшно, друг единый.
Прохор, которому этот ужас был видением сна, говорит, проснувшись: «жизнь без надежды, без просвета снилась».
Непосредственным свидетелем такой жизни была монахиня Мария. Вот что вспоминает Георгий Раевский, который был дружен с м. Марией в последние годы ее жизни:
«Перед войной мать Мария посещала один бедный отель в Париже, населенный русскими безработными. Эти люди устраивали складчину из получаемых пособий и пропивали все. Часто и подолгу мать Мария проводила с ними время, терпеливо выслушивая их горькие жалобы на судьбу. Возвращаясь домой, мать Мария приходила в отчаяние от сознания своего бессилия помочь этим несчастным».
Солнце приблизилось к пучине,
И золото сменяется багрянцем.
Еще одна чаша гнева. Она проклинает порождение нашего века – «предательство божественной свободы». Личность исчезает, а на пустом месте образуется толпа. Вот ее поступь:
Шагаем в ногу – левой, левой, правой,
Ведет дорога только смелых к славе.
Мы все, как каждый – муравейник дружный.
Не скажут дважды – что нам делать нужно.
Приказ нам отдан – мышцы, мысли – к делу.
За нашим взводным мы шагаем смело.
За взводным старший, – а над старшим главный.
Победным маршем в ногу, к цели славной.
Это ведь Германия 30-40-х гг. с ее погромами, парадами, митингами. Образ диктатуры «главного» маньяка, вора, укравшего «нехранимое добро» – человеческую свободу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу