Буйко Виктор - Сиреневый «Рай»

К вечеру в дверь осторожно постучали, и все от неожиданности вздрогнули. В комнату не вошла, а как-то боком просунулась Мария. Окинув взглядом помещение, она тут же затараторила:

– А я смотрю, никого нет во дворе. Думаю, всё ли хорошо? Мы ж по-соседски в тревогу впали, чай, не чужие.

– Спасибо, Маша, может, зайдёшь? – пригласила её удивлённая Марьяся, но соседка суетливо замахала руками.

– Ой, да какой там рассиживаться… Вона чего творится! Пойду козочкам задам, а то совсем напужанные. Спужалися грохотаньем энтим! – словно речь шла о прошедшей грозе, отговорилась она и так же, как появилась, ящерицей ушмыгнула.

Весь следующий день тоже прошёл тихо. Изредка по улице проносился мотоцикл, пару раз прошли, громко разговаривая на чужом гортанном языке, вооружённые патрули. Улицы оставались пустынны.

К полудню случилось событие, которое всех необыкновенно поразило. Во двор без стука вошла группа вооружённых людей, одетых в непривычную военную форму. Среди них выделялся высокий стройный офицер с одной большой звездой на погонах и кобурой на боку. Неожиданно он заговорил на русском языке, и тогда все узнали приехавшего на долечивание с год назад демобилизованного капитана. Так бывает? Капитан Красной Армии вдруг преобразился на глазах! Он щеголевато представился, как ни в чём не бывало:

– Гауптман Данько, начальник полиции города, – и козырнул двумя пальцами. Все скованно молчали, а он продолжил, ничуть этого не смущаясь: – Представляю старосту вашей улицы господина Николая Негрозова и квартального полицейского господина Михаила Негрозова. Прошу любить и жаловать. Впредь все указания германского командования будете получать через них…

Гром среди ясного неба поразил бы людей меньше, чем то, что сказал этот человек. Перед ними стояли одетые в полную военную форму и вооружённые до зубов соседи. Молодой Михаил ещё немного смущался, а его отец выглядел даже бодрее обычного. Простой служащий на глазах превратился в важную персону, и его буквально распирало от гордости. Гауптман Данько вышел, а староста, двинувшись за ним следом, оглянулся и с ухмылкой сказал:

– Зайду ещё. Напоминаю тем, кто непьющий, что шнапс надо салом закусывать. Уразумели? – и нехорошо засмеялся.

Лейба растерянно посмотрел на Марьясю и развёл руками. А она стояла бледная, как лист бумаги, опустив голову. Муж попытался сгладить ситуацию.

– А так бывает, чтоб за сутки люди вооружились, переоделись полицейскими, да ещё в свой размер? – покачал головой он и тут же сам себе ответил: – Вот тебе и ночные посетители, вот тебе и стуки в окошки. Предатели!

Он был хороший, добрый старик, но не любил предателей. Марьяся замахала на него руками, оглянулась к радиоточке, приложила палец к губам и прошептала:

– Тс-с-с-с! И у стен могут быть уши!

Вечером зашёл, как и обещал, Николай, грохнул об стол бутылкой немецкого шнапса и засмеялся:

– Не сталинский, чай, сучок. Как говорится, Хайле Гитлер! Тащи закусь! Сало, яйки, курки!

Пил много и быстро захмелел. Говорил, что теперь всё переменится, и немцы наконец-то наведут тут строгий порядок, а уж он поможет, он тоже порядок любит…

Утром он принёс две бумажки и дал расписаться Лейбе в ведомости. Марьяся ещё поразилась, что ведомость отпечатана на машинке и аккуратно разлинована на строки.

Одна из бумаг извещала, что лица еврейской национальности впредь должны иметь на одежде отличительные знаки белого цвета – ромб на спине и белую повязку на правой руке выше локтя. На словах Николай сообщил, что такой порядок пошёл из Европы. Там очень этим довольны.

На второй было приглашение через несколько дней явиться к месту сбора у Щетинной фабрики, взяв самое необходимое, для временного компактного размещения лиц еврейской национальности и их последующего переезда в Палестину.

В комнате воцарилась тишина, и было слышно, как отсчитывает секунды маятник в часах на стене. Полицейский ушёл, а Марьяся, не говоря ни слова, принялась кроить из простыней повязки и ромбы. Потом взяла иголку и, отвернувшись к окну, стала пришивать их. К ней подошла Хая и заглянула в лицо:

– Мама, ты плачешь?

Это заставило внученьку Этю сейчас же подбежать и встревоженно посмотреть ей в глаза. Девочка никогда не видела раньше слёз на лице бабушки. Но сейчас их было не сдержать и уже не спрятать. Этя испугалась и очень расстроилась.

Марьяся взяла себя в руки, вытерла слёзы тыльной стороной ладони, не выпуская иглу из пальцев, и теперь уже спокойно сказала родным: