Временами доходит до смешного. Скажем, автор клеймит писателя Ефимова и издателя Захарова за публикацию обидной тирады из письма Довлатова – об «алкоголике Вайле и мудаке Генисе», – хотя сотню страниц назад сам написал: «Михаил Генделев, о котором прочие израильские авторы за глаза сплетничают, называя его “мудозвоном” (что соответствует действительности)...» Видимо, Юпитеру Топорову дозволено то, что возбраняется Захарову—Ефимову. А может, тонкое филологическое чутье помогло критику увидеть принципиальную разницу между moodak’ом и moodozvon’ом.
Справедливости ради надо признать, что в почти пятисотстраничной книге есть отдельные тонкие замечания, точные характеристики и занятные пассажи (типа размышлений об иерархии «литературного вдовства» и роли Анны Андреевны Ахматовой в этом или о возможной судьбе Солженицына и Бондарева – кабы первый получил Ленинскую премию, а второго власть бы прижала). Однако эти и еще некоторые блестки тонут в потоке гневных обличений собратьев по перу. Как и положено литкиллеру, автор не снисходит до аргументов, работая то острием, то обушком и подтверждая правило: «Талант в отсутствие любви не может быть глубок».
Нет, это снова не о Топорове. Это Топоров о Татьяне Толстой. Сам же критик отсутствие любви порою компенсирует элементарной бранью. «У “Звезды” два соредактора, Арьев и Гордин, – но извилина-то у них на двоих одна...». Или: «Хрен-клуб» (о питерском ПЕН-клубе). Или: «мелочь косопузая» (об Окуджаве). Или: «Братья Дурацкие» (о братьях Стругацких). Вообще младшего из братьев-фантастов, своего земляка Бориса Натановича, Топоров настолько не переносит, что пресерьезно уверяет читателей, будто писал только старший брат и подписывался зачем-то обоими (кстати, к младшему из братьев-детективщиков Вайнеров автор тоже не питает теплых чувств, а потому, ошибочно «похоронив» здравствующего Георгия Александровича, рецензент сердится за свою ошибку на самого Вайнера, посмевшего оказаться живым: Топорову проще счесть живого покойным, чем признаться в собственной неправоте). К концу книги уже не остается никого и ничего, что бы Топоров ни приложил с размаху. Самиздат – «либерально-прекраснодушная жвачка». «Изначальное отсутствие ума и таланта» – это о большинстве питерских писателей. Ну и еще пару-тройку ласковых слов про «сомнительный сонм нобелевских лауреатов» – чтоб им премия медом не казалась. В общем, вокруг сволочи и бездари, графоманы и лизоблюды. Одному только прокуро... то есть Михаилу Булгакову «не откажешь в определенном величии». Да и его «Мастер и Маргарита» уже «осознается как масскульт». Теперь, кажется, всех обласкал. Последняя инстанция вкуса пройдена. Можно ставить точку.
2003
Дурное общество мертвых поэтов
Словосочетание «некорректное цитирование», вообще говоря, на редкость бессмысленно. Любое цитирование есть некорректность: чужой текст, поэтический ли, прозаический ли, совершенно посторонним автором подвергается вивисекции и служит материалом для окрошки или салата «оливье». Выбор полученных блюд неразнообразен, поскольку и подбор цитат давным-давно внесен в одно и то же истрепавшееся меню. Увы, мертвые писатели беззащитны. Почивший творец, канувший в вечность, существует в воображении малограмотных потомков только в виде нескольких фраз – да еще тех, которым сам он при жизни не придавал никакого особенного значения. По сути, мы чуть ли не ежедневно совершаем кощунственную операцию: эксгумируем трупы классиков и восстанавливаем по черепам тот внешний облик, что нам сегодня необходим, удобен, привычен. Максим Горький мог сколько угодно надеяться, что войдет в историю своим многопудовым «Климом Самгиным». Максим Горький мог сколько угодно опасаться, что останется в памяти потомков одним только «Челкашом». В действительности же писатель вошел в массовое сознание единственной фразой, принадлежащей его персонажу – шулеру и алкоголику Сатину; до того, как выдать эти исторические слова, молодчик так наклюкался, что между «человеком» и «гордо» образовалась томительная пауза, обозначенная в тексте многоточием. (Само собой, в цитатник века не вошла одна из предыдущих реплик Сатина: «Когда я пьян, мне все нравится». Преступно было бы даже подумать, что при желании и эту цитату можно было бы публиковать на пьедесталах и досках почета за подписью Горького!) Умнице Чехову до сих пор приписывают высказывание сильно поддатого Астрова: «В человеке все должно быть прекрасно», который предварял эти слова откровенным самопризнанием: «Надо сознаться – становлюсь пошляком. Видишь, я и пьян. Обыкновенно я напиваюсь так один раз в месяц».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу