Роман Арбитман - О космическом мордобое и многом-многом другом

Речь пойдет о критике, вернее, об отношении ее к «отдельно взятому» жанру — да такому, который многими считается «второстепенным», «экзотическим»… Короче, к научной фантастике.

Как-то известному писателю-фантасту был задан вопрос об отношении к критике. Писатель не без сарказма ответил, что таковой попросту нет. Иногда хвалят, сказал он, чаще ругают. Когда тебя хвалят, приятно, но как писателю это ровно ничего не дает. Когда ругают — жди неприятностей, не только для тебя, но и для издательства, которое имело неосторожность выпустить твою книгу.

В несколько парадоксальной, может быть, форме здесь отражено реальное состояние дел: в статьях зачастую нелегко найти аргументированное подтверждение сладко-положительным или грозно-отрицательным оценкам.

Для примера обратимся к некоторым статьям о фантастике, вышедшим за несколько последних лет.

Вот рассуждение из статьи С. Плеханова «В пучине оптимизма» («Лит. газета», 1985, № 33). Речь идет о произведениях фантаста В. Щербакова. Некий «злопыхатель» утверждает, что книги это автора имеют определенным идейные просчет («какой-то интуитивизм, мистицизм»).

Споря с невидимым оппонентом, С. Плеханов горячо возражает в том смысле, что о эстетической точки зрения («мастер акварельной прозы, построенной на полутонах», «редкий дар» и пр.) произведения В. Щербакова дивно как хороши. Последнее более чем спорно — но будь это даже трижды верно, все равно: не напоминает ли это вам диалог глухих? Оппонент Плеханову об одном — тот в ответ о другом… «Думного дьяка спросили: умен да царь Берендей? Думный дьяк ответил: «Царь Берендей очень хороший человек»…

А что читатель? Как он отнесся к подобного рода заявлению? Вообще говоря, читателю обычно слова не дают.

Он, что называется, «лицо без речей» и, ссылаясь на его внимание, его любовь, вкусы и т. д., его обычно оставляют молчать в сторонке. Но в данном случае статья С.

Плеханова была напечатана в порядке дискуссии в «Лит. газете», и ответные отклики читателей были опубликованы.

Оказалось, «возражение читателей вызвала оценка С. Плехановым творчества В. Щербакова». Читатели «подвергли острой нелицеприятной критике этого автора, выдвигающего сомнительные исторические теории» (из обзора писем в «ЛГ», № 42, 1985). Дискуссия отшумела, историки и литературоведы разобрались в «Чаше бурь» и также дали ей негативную оценку (см. статьи В. Ревича в «Юности», 1986, № 9, а такие Т. и П. Клубковых в «Лит. обозрении», 1986, № 9). Тем не менее вскоре читаем мы о том же самом романе: «Высоки и реалистический потенциал прозы В. Щербакова обеспечен не только точной земной «пропиской» его героев… Главное — это отражение и освоение в сознании реалий сегодняшнего мира». Как вы поняли, это опять вступает критик С. Плеханов, статья «В основы — реальность жизни»(«Лит. Россия», 1986, № 38). Правда, теперь о художественных достоинствах романа и вовсе не говорится. Зачем? Достаточно поставить В. Щербакова в один ряд с В. Распутиным и Ч. Айтматовыы, чтобы читателя, по мнению, критика, уже смогли оценить всю масштабность дарования автора «Чаши бурь», Вот еще несколько характерных примеров. «Одержимость темой» — так называется статья А. Наумова о книгах ташкентского автора Н. Гацунаева («Звезда Востока», 1987, № 5). При чтении ее невозможно отделаться от мысли, что никакой фантастики, кроме Гацунаева, критик не читал (разве что в детстве «Гулливера» или «Человека-невидимку»). Иначе вред ли стал бы он записывать в актив автору «Звездного скитальца» Н. Гацунаеву то, что давно уже найдено и освоено мировой НФ литературой. Даже в послесловии к роману — и то было указано, что «достаточно солидные предшественники» имелись у автора. Причем, добавим, вполне конкретные: Брэдбери с рассказом «Кошки-мышки», Азимов, «Конец Вечности», Стругацкие… (И, надо оказать, романист углубленно их изучал и много для себя полезного из чтения вынес — вплоть до сюжетных ходов, до мелочей, до «полевого синтезатора» из «Трудно быть богом» Стругацких). Даже финал — решение героя, дезертира из иной эпохи, «бросить все а вернуться в свое время, навстречу своей ответственности за него» (цитирую А. Наумова, с. 150) — это точь-в-точь основная идея повести тех же Стругацких «Попытка к бегству», написанной за два десятилетия до «Звездного скитальца».

Где же нашел критик новизну? Неужели все отличие в «восточном» колорите?..