Андрей Битов - Все наизусть. Годовой творческий цикл

Повезло заняться вдруг Бог весть чем: нумизматикой, фотографией, бодибилдингом, альпинизмом. Повезло стать читателем хороших книг.

Повезло забрести в нормальную литературную среду в 1956-м (Литобъединение поэтов Горного института, где учился), и чтобы остаться в ней как поэту прочитать чужие стихи, начал сразу как профессионал, – с плагиата! А потом начал вымучивать что-то свое собственное.

Повезло влюбиться, быть исключенным из института, попасть в армию и опять уцелеть..

Первым профессиональным читателем моих ранних рассказиков оказался Давид Дар в 1959 году. Будучи женатым на великой ленинградской писательнице, он вернул мне рукопись на пороге ее барской квартиры. Похвалив мои начинания, он не пошел на то, чтобы впустить меня и познакомить с нею, однако, испытывая неловкость, вот что добавил к своей похвале: «Андрей! А вы давно перечитывали великие произведения?» Заподозрив его в менторстве, я спросил, что именно он имеет ввиду. Он перечислил. Я ему как на духу ответил, что читал только «Робинзона Крузо» и Джека Лондона. «Божественную комедию» и «Гамлета» вообще не читал. А «Дон Кихота» и «Гулливера» читал лишь в детстве, в детских же адаптациях.

«А я перечитал… – печально вздохнул Дар. – Вы даже не представляете, как это всё плохо написано!» Это было, конечно, оригинальное суждение, и вот чем он его уравновесил:

«А хоть «Тристрама Шенди» вы читали?» «Впервые слышу», – честно ответил я.

«Как же я вам завидую, что вы это впервые прочтете!» Я поверил его интонации.

Выходит, мне и тут повезло. Прививка от мании величия. Я упивался Лоренсом Стерном.

Проза для меня изменилась: проза жизни становилась жизнью прозы. («Гамлета» я прочитал лет в сорок, когда уже сам все написал, а «Божественную комедию» прочту тоже сам, после смерти.)

В 1960-м мне повезло попасть в Литобъединение при издательстве «Советский писатель» в Ленинграде, уже как прозаику, под крыло последнего из «Серапионовых братьев» Михаила Слонимского. Там собрались лучшие молодые непечатающиеся прозаики.

Мы хотели издавать нелегальный альманах «Петрополь», однако печататься я начал в легальном ежегодном альманахе «Молодой Ленинград».

Моя первая книжка «Большой шар» успела лечь на прилавок ленинградских книжных магазинов ровно 8 марта (Международный женский день) 1963 года, ровно в день открытия Идеологического Пленума ЦК КПСС, на котором Никита Хрущев окончательно заморозил собственную оттепель (9 марта книжка бы уже не вышла). Ленинградский обком партии раскритиковал книгу, особенно за аннотацию на обложке (видно, только ее и прочитали): как можно так хвалить начинающего автора, будто это молодой Чехов! В ленинградской печати меня разругали вместе с Солженицыным, зато ровно через год в московской печати похвалили вместе с первой книжкой Василия Шукшина уже как достижение того же Пленума.

Нас с ним похвалил душитель еще сталинской закалки критик В. Ермилов, за что от меня отвернулись многие прогрессивные (в т. ч. К. Чуковский и Паустовский, собиравшиеся похвалить мою первую книгу). Я неправомерно невзлюбил так называемый «либеральный террор» как и официальный. Ни вправо, ни влево – стоял, где стою.

Чехов, Солженицын, Шукшин… сами сказали! Сами назначили мне уровень.

Широкого читателя у меня никогда не было, но свой появился сразу же и никогда меня не покидал. Стандартный комплимент был всегда такой: это вы про меня написали. Выходит, я писал про одиночек и для одиночек, но одиночек тоже много, и мне такого читателя достаточно, и я не хочу ему изменять: в конце концов, читатель и автор всегда встречаются один на один.

Если тебе нет места на собственном месте, то неизбежны поиски его в пространстве.

Мне стало тесно в Ленинграде, и я перебрался на два года в Москву. Поменял среду питерскую не только на московскую, но и на всесоюзную. Поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Их хитроумный директор, под угрозой закрытия Курсов как «рассадника вредной буржуазной идеологии», придумал тонкий ход в честь другого великого юбилея – 50-летия образования СССР: по одному представителю от каждой из социалистических республик (никого из Москвы или Ленинграда!). Ленинград «как республика» чудом проскочил в моем лице. Все «представители» оказались исключительно талантливыми людьми, и теперь они все классики национальных литератур бывших республик Советского Союза. Плод «дружбы народов», я ненароком приобрел великих представителей национальных культур нашей Империи в качестве близких друзей. Как «невыездному» мне она и оставалась – Империя.