Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Я стал проводить довольно много времени в своей комнате. Он постоянно посылал за мной Йогиню, чтобы та «притащила меня вниз». Ей это надоело до чертиков, а мне до чертиков надоело крутить баранку. У меня появились новые боли – на этот раз в заднице, которые, казалось, с каждой поездкой становились все сильнее и сильнее. Я снова был уверен, что у меня рак. Теперь это был рак простаты.

Время от времени мы готовили вместе обед. Обычно она была инициатором, поскольку хотела как можно больше вещей делать сообща. Юджи взял за правило хвалить за еду меня, хотя прекрасно знал, кто готовил на самом деле. Она не возражала. Он часто спрашивал нас друг о друге, когда мы находились тут же вместе с ним в комнате. Вопросы не отличались разнообразием: «Что она здесь делает? Она такая богатая талантливая девушка». Я отвечал, что у меня нет ответа на этот вопрос и лучше спросить об этом у нее.

Наедине она была гораздо более разговорчивой, чем это можно было представить. Часто она не понимала, что он имел в виду, сделав комментарий по тому или иному поводу: «Что он имел в виду, когда сказал …?» Я понятия не имел. В большинстве случаев эффект сказанного испарялся в тот же момент. Она постоянно сомневалась, но, тем не менее, просиживала в «пещере» час за часом. Из всех окружавших его людей она была самой стойкой, самой верной. Гримаса была на ее лице или улыбка – она продолжала сидеть. В ответ на мой вопрос об этом она ответила: «Я хочу, чтобы он растворил меня».

Не успели мы приехать в Гштаад, как Юджи тут же задал свой любимый, действующий нам на нервы вопрос:

– Какие планы?

Мы все еще вибрировали от дороги, а новая поездка уже неумолимо маячила на горизонте. Марио предложил, чтобы мы снова поехали в Кельн. Я уже был готов заткнуть ему рот, когда Юджи сказал:

– Зачем мне ехать в Кельн?

Согласно его расписанию через несколько дней ему предстояло лететь из Парижа в Нью-Йорк. В эти несколько дней могло уместиться ох как много поездок! Что касалось меня, здесь у меня хотя бы была крыша над головой, а что ожидало в Нью-Йорке – кто знает? Я хотел какое-то время понаслаждаться ничегонеделанием, но надежды на это было мало. Между тем в гостиной разразилась гроза.

– Я не хочу иметь с вами ничего общего, люди! Я иду к себе и не хочу видеть ваши лица!

Он велел Марио везти его домой одного.

Небо было чистым, день прекрасным. Белые облачка, вытянувшиеся над Альпами, отбрасывали случайные тени на коров на соседском поле. Где-то в здании стучали рабочие. Казалось, рабочие долбят во всех местах, где я останавливаюсь. На улице было так хорошо, что я решил выбраться в город и устроить шопинг. Йогиня уже ушла за покупками. Я пошел в супермаркет и просто бродил по нему. В такие моменты чувство свободы действовало как наркотик. Моя голова была настолько пустой, я чувствовал такое умиротворение, что до покупок дело не дошло. Я просто не мог думать о том, чего я хочу. На обратном пути я решил посмотреть, что там происходит с этим маленьким седовласым гномом. Чем ближе к его дому я подходил, тем сильнее свербило у меня в животе, но сопротивляться желанию заглянуть к нему я не мог.

Добравшись до нижней ступеньки и заглянув внутрь, я увидел, что все остальные уже там. Кто-то заметил меня, и он велел мне быстро заходить. Неожиданно снова в благодушном настроении, он тут же объявил, что его пригласили на обед, приготовленный мной. Я подыграл ему, все снова загрузились в машины и поехали назад на квартиру. Абсурдность того, что я вообще пошел к нему, поразила меня до глубины души. Он был как доза для наркомана, его всегда было мало. Почему? Я что, настолько подсел на него? Я что, был настолько глуп? Но факт оставался фактом: меня несло течение, неподвластное моему контролю, течение, которое било меня обо все препятствия, встречавшиеся на пути.

Вернувшись в квартиру, он снова был в приподнятом настроении и снова… хотел ехать.

– Каков план?

Все предложения отвергались или игнорировались. Он кричал на Марио. Он кричал на Нью-Йоркершу. Затем он принялся за меня, начав ругать мои картины. Я работал над маленькой акварелькой в другой комнате.

– В них ничего оригинального! Никакого искусства, никакого мастерства!