Однажды, когда мы вернулись со службы, мама спросила, что интересного я увидел и узнал. Говорят, я спокойно ответил, что видел бога и… он вертелся на одной ножке!
Изумлению окружающих не было предела. Я как мог, объяснил смысл увиденного, но так и оставалось непонятным для всех, кого же я видел.
В следующий раз, когда мы пришли в церковь, Маша попросила показать бога, которого я тогда увидел. И я показал на… вентилятор, который неторопливо вращался под действием теплого воздуха, выходящего из церкви.
Все стало ясно. Я видел «бога, вращающегося на одной ножке», потому что вентиляторов я до сих пор не видывал – у нас их нигде пока не встречалось. А этот единственный оказался сломанным, и вращался от легкого сквозняка.
Теперь стало понятно, что только прогресс и наука иногда разрушают наши мистические представления. Но иногда они же и вводят в заблуждение, если знания неполноценны или наивны.
Жизнь нас непрерывно учит, но не всегда мы – ее ученики – достаточно прилежны.
Это произошло в раннем детстве, когда я уже выполнял несложные поручения. Разнообразных просьб и заданий иногда появлялось по нескольку в день. То надо было сходить к кому-либо из соседей и что-нибудь принести или отнести, передать просьбу или выполнить что-либо подобное, не требующее строгой последовательности действий.
С шести-семи лет многим из нас приходилось исполнять множество подобных поручений. Имелись главные, или постоянные, заботы о «воде, дровах, помоях», то есть то, что следует выполнять по дому, – принести или вынести без всяких напоминаний.
Случались и поручения, вроде покупок продуктов, иногда с длительным стоянием в очередях. Короче, подобных дел всегда находилось много. А вот оттого, как ты справишься с ними, зависело от тебя, от твоей смекалки, ловкости и даже изворотливости.
Так однажды мама поручила мне сразу два дела, тем более, что дома, в которые при этом надо было зайти, располагались поблизости друг от друга. Мама меня попросила отнести соленую треску моей бабушке Маше, а потом зайти к Эрне Колпаковой, жене папиного сослуживца, и взять у нее березовых углей для самовара.
Я же рассудил так. Если иду в те края, то, пожалуй, заодно обменяю книги в библиотеке. Она располагалась почти по пути моего следования. Это меня и сгубило.
Книги я обменял, и оказался не у начального пункта назначения, а у конечного. А какая разница? Я быстро отдал треску вполне обеспеченной и безбедно живущей Эрне, а к бабушке заявился за углями.
Нельзя сказать, что бабушка бедствовала, но то, что вся их семья – сама бабушка, ее дочь Галина и двое ее внучек, жили на одну зарплату Галины – электрика вагоноремонтного завода, говорило само за себя. Да и эту рыбу мама передавала, чтобы помочь им хоть чем-то.
Когда я принес угли и передал привет от бабули, мама меня встретила таким выразительным молчанием, что я мгновенно понял, что совершил тяжкий проступок. Мама долго молчала, а потом спросила: «Ты хоть понимаешь, что наделал? Эх ты, горе-помощничек!»
Если бы кто-либо мог понять всю глубину моего раскаяния! Мне стало так стыдно, что и передать трудно. Тогда я дал себе слово больше не поступать так безответственно.
Какие слова звучали в том обещании, сейчас трудно воспроизвести, но с тех самых пор я помню свой позор (раньше даже уши от стыда горели), и стараюсь выполнять обещанное.
Такое осознание ошибки меня, похоже, изменило, это был урок на всю жизнь. Прости меня, бабуля, если это возможно.
Жизнь нас иногда не только учит, но и показывает примеры упорства человека в условиях почти невероятных.
После войны в городе встречалось много увечных людей, обделенных судьбой и пострадавших от жизненных передряг. Так, по улице мимо нашего дома каждое утро ковылял на костылях человек, увешанный музыкальными инструментами. Их них помню трубу и флейту – блестящих и красивых.
Любой заметил бы, что передвигался этот музыкант с большим трудом, а его опухшие ноги едва помещались в каких-то немыслимых опорках. Направлялся же он в сторону рынка.
И вот однажды там, на рынке, я услышал, как этот необычный человек хорошо играет на трубе, флейте, гармошке, какой-то необыкновенной формы, и бог знает, еще на чем.
Я узнал у мамы, что фамилия этого музыканта Фишер. Пострадал он из-за своей немецкой фамилии (а может быть, и из-за происхождения). Его, похоже, отпустили из тюрьмы или лагеря умирать на волю. А он вопреки всему выживал, но не побирался, а честно зарабатывал на хлеб. Хотя давалось это ему с большим трудом.
Читать дальше