Олег Тарутин - Межледниковье

Неля поэтически вскинула голову к небу и начала нараспев:

— Золотая осень, осень без дождей…

— Давай-ка ведра бросим, и будь-ка ты моей! — подхватил я, и мы захохотали.

— Дура я, дура, — сказала она, — давно бы уж нам надо было согрешить…

Неля-Нелечка, прелесть ольдойская, чудо березитовское, подарок судьбы, подарок того удивительного сезона.

А вертолет все не летел. Продуктов в Березитове оставалось в обрез, хорошо еще, что часть людей (и Григорий среди них) ушли с оленями на Урушу для отбора водных проб с дальнейшим переездом в Невер.

Не летел вертолет. Более того, базовский радист нас не слышал.

Отослали на Урушу вторую группу: Ленька, Неля, Тамара Ильинична, трое работяг. Осталось нас шестеро. В несколько ходок перенесли мы все отрядное барахло в соседний, за семь километров, поселок, брошенный прииск, совсем уж развалившийся. Там, мы знали, был большой лабаз топографов, работавших в нашем районе, можно было надеяться на встречу с ними: если уж не продуктов позаимствовать, так хоть попользоваться их рацией — в нашей мы уже сомневались. Неделю мы просидели там в палатке на грибах и ягодах. Каждое утро, в часы связи, Паша цеплял наушники, стучал ключом, пытаясь связаться с базой. Эфир был набит разговорами базы о каких-то списанных костюмах х/б, о спальных мешках и сапогах, об остатках муки и сахара, а нас радист не слышал. Мало того, база совсем не интересовалась самой дальней партией, почти месяц не подающей о себе вестей.

— Все он, сволочь, слышит! — скрипел зубами Паша. — Это начальство Герману пакостит, а радист перед начальством шестерит, гнида! — объяснял он нам, обступившим рацию, бурча животами, полными непереваренных грибов. Все мы исходили злостью на этих базовских гнид, один Герман невозмутимо рисовал геологическую карту, напевая что-то тягучее и однообразное.

— Прорежется он, обязательно прорежется, — говорил о радисте Герман, — а как только будет связь, отстучи ему вот эту докладную.

Суть докладной на имя начальника экспедиции была следующей. На протяжении месяца база намеренно не выходит на связь с партией. По вине руководства люди находятся в аварийной ситуации и вынуждены, оставив казенное имущество, выходить из тайги пешком, через поселок Экскаваторный. Копия докладной — в Хабаровское управление.

Наконец начальство сочло, что сполна проучило строптивого Германа Степанова — базовский радист запрашивал Пашин позывной. «Как слышимость?» — простучал Паша. Подтвержденная слышимость была «на пятерку». «Тогда принимай» — и Паша застучал ключом. Докладная ушла в Невер. В ответ посыпалась лихорадочная базовская морзянка: горячая просьба не раздувать конфликт, уверения в дружбе и любви, обещание срочной помощи. Не страшась быть обвиненным в эфирном хулиганстве, Паша послал базовского радиста по адресу известным всем радистам сокращением и вырубил рацию.

Сразу же после связи, приобщив к оставленному имуществу еще палатку и рацию, мы двинулись на Экскаваторный.

Почему это брошенное таежное поселение называлось столь технически пышно — не ведаю. Домики стояли на телефонной линии, идущей, говорят, до самого Владивостока, в том числе и через нашу территорию. Широкую просеку со столбами, несущими стратегические провода, мы не раз пересекали маршрутами.

Жили на Экскаваторном, как в сказке, — старик со старухой, и был у них огород. Впервые за много дней мы наелись досыта, даже по стопке дед нам налил.

К вечеру застрекотал на подлете и сел вертолет: маленький, двухместный. Именно такой транспорт прислала нам база.

— Ну, я им устрою! — посулил Герман, втискиваясь вместе с Пашей в вертолет. — Ждите, ребята!

О том, как Герман Степанов тряс экспедиционное начальство, долго потом поминали сотрудники. Наутро тот же вертолет забрал еще двоих — Юрку Шишлова и Витю Ильченко. Юрку с запасом харчей закинули на охрану оставленных шмоток (скоро, мол, заберем), а Витю увезли в Невер, в помощь Герману. Остались мы с Володей Левитаном. Больше вертолет не появлялся. Потом выяснилось, что, отскандалив с начальством и завершив дела с вывозом из тайги имущества и Юрки Шишлова, Герман запил и про нас с Володей забыл.

Неделю мы испытывали дедово гостеприимство, потом нас, безденежных, заела совесть. Надо было самим выходить на Урушу — километров за пятьдесят по тропе. Отягчали задачу спальные мешки (кроме Юркиного), брошенные впопыхах улетевшими коллегами. Мы свернули и утрамбовали все в рюкзаки и привьюки. Чтобы хоть как-то компенсировать недельное захребетничанье, я отдал деду свои новые сапоги, надев его рваные, а от предложенных часов благородный таежник отказался. На дорогу мы взяли у стариков пару лепешек и пару картофелин. Едва рассвело, мы двинулись на Урушу. Если бы мы не сбились с тропы на каменистом водоразделе и не проплутали несколько часов, рыская то вправо, то влево, покуда не отыскали тропу снова, если бы не это, мы дошли бы до Уруши еще засветло. Мы вышли уже на урушинские покосы, когда стемнело окончательно, — надо было ночевать.