Рада Войцеховская - Художник, Муза и Чума души

Рыбка из морской гальки, сделанная А. Кокорекиным

Домик не предназначался для жизни зимой, так, дачная халабуда с картонными полами, но после смерти мужа ОД умудрялась жить там с начала апреля до конца ноября. Летняя кухня под наклонным шиферным навесом располагалась во дворе, в ней — плита, работающая от газового баллона, «грохотучий» алюминиевый рукомойник, шкафчики для посуды и продуктов — всё обыденно. Но что её действительно отличало от всех других летних кухонь — роспись кисти Алексея Кокорекина. С деревянной перегородки, заменяющей стену, пронзительно сверкал очами двухметрового роста джигит в белом бешмете, чёрной черкеске с газырями и чёрной папахе. Джигит гордо выгибал огромные брови, расправлял плечи, в одной руке он держал рог с вином, другой сжимал рукоять кинжала. Обрамляла джигита сочно выписанная щедрая лоза тёмно лилового винограда, каждая кисть размером под стать джигиту. Венчала это великолепие надпись: სადღეგრძელო — «садгегрдзело». Я так и не научилась произносить тост без акцента.

С одной стороны участок Кокорекиных соседствовал с семьёй Кобалия, а вторую половину её дома и участка ещё при жизни Алексея выкупил Владыка всея Абхазии. На лето он привозил туда свою сестру с семьёй, и изредка, между зарубежными командировками из Европы в Азию, заезжал навестить родню. С матерью семейства Кобалия, Любой, ОД сдружилась, но несмотря на это оба соседа мечтали со временем выкупить половину дома и участок Ольги Дмитриевны, и каждый год, когда она приезжала из Москвы, заводили об этом разговор. «Я уже стала скользкая, как уж, — жаловалась ОД. — Каждый раз, когда они приходят говорить об этом, отнекиваюсь и ухожу от разговора».

Кто бы знал тогда, что вскоре начнётся война, и все жители покинут Колхиду…

Деревенское население относилось к москвичке настороженно и за много лет так и не признало своей. «Если две мегрелки с разных концов посёлка поссорились, виновата буду всё равно я», — полушутя, полувсерьёз говорила ОДэша. Местные нравы в те времена можно было бы, пожалуй, назвать средневековыми. О браке молодых людей договаривались старшие семьи, и иногда по согласованию могли организовать похищение невесты в качестве соблюдения традиции предков. Невеста знала, что её «похитят», так что сюжет фильма «Кавказская пленница» — увы, не вымысел. Девочек забирали из школы после четвёртого класса, чтобы те начинали помогать матерям по хозяйству и следить за младшими детьми. Считалось, что образование женщине не нужно. Мальчикам позволяли доучиться до седьмого класса — будущий хозяин дома должен уметь хорошо считать деньги. Если кто-то уезжал учиться в Сухуми и поступал в институт, он становился чуть ли не «национальным героем», местечковой знаменитостью. У каждого « хозяина двора» был большой участок земли. Жили выращиванием и продажей табака, мандаринов, мочалок; некоторые держали крупный скот и свиней, а всякая «мелочь» вроде кур и гусей была в каждом хозяйстве.

«Набросок для портрета», 1951 г., 30 х 22 см, картон, масло.

Обходя тем летом небольшой фруктовый сад, я спросила Ольгу Дмитриевну, почему она не посадит у себя больше персиковых деревьев, как у соседей. «Я сажаю, но когда в ноябре уезжаю в Москву, Люба выгоняет в мой сад пастись корову, и она съедает молодые ростки», — ответила она.

— «Неужели с ней нельзя поговорить?» — у меня в голове такое не укладывалось.

— «Бесполезно, — вздохнула ОДэша. — Половину посуды, которую я привожу из Москвы и запираю в доме, по приезду весной тоже недосчитываюсь».

Раз в три дня в продуктовый киоск в Колхиде привозили хлеб — это были огромные круглые «булки» из серой муки, по форме чем-то напоминающие низкие большие куличи. Продавали на развес. Ничего удивительного в этом хлебе не было, такой пекли в Абхазии повсеместно, и в Авиагородке, где жил мой дед, продавался такой же. Обычно за хлебом выстраивалась длинная очередь, и чтобы не тратить в ней время, за ним часто посылали детей. Мы с кузиной были привлечены к помощи по хозяйству лет с шести. «Мне килограмм!» — говорила я, протягивая замусоленный в кулаке бумажный рубль — большие деньги, большая ответственность. Продавец отсчитывал сдачу, отрезал от хлеба примерно пятую часть и отдавал мне ущербный остаток, похожий на идущую на убыль Луну. Авиагородок жил своей, довольно обособленной жизнью. Его основным составом были пилоты, диспетчеры и прочий персонал сухумского аэропорта, в основном русские и украинцы. Все лётчики прибыли по распределению после войны в 1946 году поднимать гражданскую авиацию в Грузии. Поэтому очередь за хлебом была смешанной, но в основном «честной». Особенность же колхидской очереди состояла в местной традиции всегда пропускать вперёд мужчин, сколько бы им не было лет. Раз в три дня можно было наблюдать, как семидесятилетние старухи смиренно ждут на жаре, пока продавец обслужит без очереди всех мальчишек от шести до тринадцати лет. С четырнадцати мальчик уже считался взрослым настолько, что мог, как настоящий мужчина, не ходить в магазин за хлебом.