Виктор Корж - Запас прочности

— Оба средний вперед!

Беспорядочные взрывы гремят вокруг нас. Идем прямо под тонущий танкер, где на поверхности моря бушует огонь. Мы были уже на глубине 65 метров, когда рядом загремели о каменистый грунт остатки танкера, чуть не придавившие нас.

Беспрерывно маневрируем.

Новые взрывы, как кувалдами, бьют по корпусу. Много взрывов далеких. Это сбрасывают глубинные бомбы со всех транспортов.

Неожиданно наступила тишина. Но через пять минут все начинается снова. Оторваться от катеров нам удалось только через полчаса.

Пройденный путь всегда выглядит не таким уж тяжелым. И нам теперь кажется, что бомбардировка глубинными бомбами не была столь уж жестокой, раз мы уцелели и никого даже не ранило. Такова уж судьба подводников — или все живы, или братская могила на полсотни душ…

Немного спустя всплыли. Надо зарядить аккумуляторную батарею. Вышли на мостик, осмотрелись. Никого нигде не видно. Комдив обратил внимание командира на какой-то предмет, белевший на корме под антенной оттяжкой. Через минуту боцман Ашомок принес парусиновую голландку со шнурками и боевым номером на кармане.

— Ого! Танкер даже свою визитную карточку нам оставил, — с удивлением произнес Могилевский и приказал боцману выстирать и высушить трофей.

Ложимся на обратный курс. В этот момент правее нас взметнулись ввысь два огромных фонтана и грохнули взрывы.

— Срочное погружение!

Кубарем на чьей-то спине лечу в боевую рубку. Чей-то сапог задевает меня по уху, и я отлетаю к трубе зенитного перископа, зажимая рукой ушиб.

— Глубина двадцать, — доносится снизу голос Долгополова.

Рядом со мной стоит Могилевский, потирая локоть. Он, кажется, тоже ушибся.

Спускаемся в центральный пост. Суета срочного погружения уже улеглась.

— Зачем мы погрузились? — удивляется Долгополов. — Самолет уже сбросил бомбы…

Могилевский смеется:

— Посмотрел бы я, как бы вы себя чувствовали, если б самолет на втором заходе влепил нам порцию пуль и снарядов, а возможно, еще парочку бомб.

Больше мы не всплывали. На поверхности моря начинался день. А мы, утомленные событиями, шли укладываться спать. Для нас наступала ночь.

Поспать довелось мало. В 10.00 гидроакустик доложил, что «вокруг шумит море» — идут транспорты. Их много. Похоже, немцы ринулись в повальное бегство из портов, к которым приближались наши войска. Всплыли под перископ. Море два балла. Лодка держится хорошо. И не верится, что носовые рули неисправны.

— Дивмеха в рубку! — слышу я.

Поднимаюсь. Орел подозвал меня к перископу, дал взглянуть в окуляры.

Я посмотрел и даже отшатнулся. Приближенное оптикой огромное судно казалось совсем рядом. Да, паровая шхуна водоизмещением 5 тысяч тонн сама идет на прицел, так что и маневрировать не нужно.

— Может, рискнем? — спрашивает комдив.

Я понимаю, о чем речь. Раньше все атаки мы производили из надводного положения. Стрелять из-под перископа не рисковали: боялись, что без носовых рулей облегченный от торпед нос лодки выскочит на поверхность.

— Рискнем! — соглашаюсь я, хотя знаю, что даже после двухторпедного залпа турбонасос не успеет погасить положительную плавучесть. Делюсь своими сомнениями с комдивом и командиром корабля. Могилевский находит выход:

— Давай людей в центральный пост. Всех свободных сюда! Будем поступать, как было на «Барсах» в первую мировую войну.

Команда набралась солидная, человек пятнадцать. Торопливо инструктирую матросов.

— Торпедная атака! — гремит сигнал.

События развиваются быстро, как в кино. Вот уже командир протяжно восклицает:

— Пли-и-и!

— Бегом! — подталкиваю я матросов.

Они со всех ног бегут к переборочной двери.

— Пошел помпа! Заполнить цистерну быстрого погружения! — командует Долгополов.

— Торпеды вышли, — нараспев докладывает мичман Шевченко.

Третий день его торпедистам находится дело, и каждый раз они справляются с задачей успешно.

Боцман изо всех сил старается кормовыми рулями удержать облегченную лодку: Но нос ее задирается. А с нашими бегунами происходит конфуз. Людей много, а люки узкие; пока все сквозь них протиснутся… Добирались они до торпедных аппаратов слишком долго. И все это время стрелка глубиномера неумолимо ползла влево.

Мысленно прикидываю: глубина восемь метров — появляется на поверхности тумба перископов; пять метров — оголился козырек ограждения мостика; три метра — зенитный полуавтомат полностью на поверхности. К счастью, к этому моменту все пятнадцать бегунов оказались в носу, у самых торпедных аппаратов. Это значит — тонна дополнительного балласта. Нос корабля замер, а потом пошел вниз.