Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

Когда я вылез из трубы, никого вокруг уже не было. Свобода?! Радоваться пока было рано. Я взял камень и до крови расцарапал татуировку на руке, чтобы ее не было видно. После долгого пути я увидел дом, очень похожий на тот, из которого в меня стреляли в Польше. Было раннее утро, но я постучался. Ждать пришлось недолго – в дверях появилась девушка лет семнадцати-восемнадцати.

«Не бойтесь! – сказал я на чистом немецком. – Я немец, как и вы. К тому же еврей. Узнайте, пожалуйста, может ли ваш отец или брат одолжить мне пару обуви. Больше мне ничего не надо».

Она позвала своего отца – это был мужчина лет пятидесяти. Он перевел взгляд с моей руки, из которой все еще шла кровь, на мою бритую голову, и из его глаз потекли слезы. Он протянул мне руку и пригласил зайти в дом. Я отказался. Не доверял людям, наученный горьким опытом.

Мужчина настоял, чтобы я взял у него не только обувь – настоящие кожаные туфли, каких я не носил уже три года, но также джемпер и кепку с твердым козырьком. Я тут же выбросил свою полосатую. Он предложил мне переночевать на сеновале, в тридцати метрах от дома, и пообещал, что утром окажет мне всяческое содействие.

Ночь я провел на сеновале, но рано утром потихоньку выбрался оттуда и прошел четыре километра до Шварцвальда, чтобы спрятаться от всех. Для ночевки я нашел пещеру, но это оказалось не лучшее место для отдыха, так как ночью там проснулись сотни летучих мышей, которые стали кружить надо мной, задевая голову. Хорошо еще, что у меня не было волос!

На следующий день я подыскал другую пещеру, в которой меня наверняка никто бы не смог найти. Она была настолько глубокой и темной, что иногда я сам с трудом находил выход из нее. Ел я слизней и улиток, которых удавалось найти. Однажды в пещеру забежала невесть откуда взявшаяся курица – я набросился на бедняжку и убил ее голыми руками. Я был ужасно голоден, но мне не удалось развести огонь, чтобы ее приготовить, с камнями и палками ничего не вышло. К тому же в находившемся поблизости ручье вода оказалась отравленной. Сил совсем не оставалось, я уже не мог ни ходить, ни стоять…

Я решил: больше не могу. И подумал, что если кто-то меня застрелит, то окажет мне услугу.

Я решил: больше не могу. И подумал, что если кто-то меня застрелит, то окажет мне услугу. На четвереньках я дополз до шоссе, поднял голову и увидел танк… американский танк!

О эти замечательные американские солдаты! Никогда их не забуду. Они укутали меня в одеяло, и только через неделю я очнулся, оказавшись в настоящей больнице. Вначале подумал, что совсем рехнулся: вчера вроде сидел в пещере, а теперь лежу в кровати, на белых простынях, а повсюду снуют самые настоящие медсестры.

Главврач, профессор с огромной бородой, время от времени подходил ко мне и проверял, как я себя чувствую. Но сколько бы я ни спрашивал, как он оценивает мое состояние, доктор говорить не хотел.

Я верю, что если человеку удается сохранить свою нравственность и держаться за надежду, то его тело способно творить чудеса.

Я и сам знал, что до хорошей физической формы мне очень и очень далеко. Но возможно ли вообще преодолеть это «расстояние»? Ведь я переболел холерой, брюшным тифом и прочими болезнями и весил двадцать восемь килограммов. Как-то ко мне подошла медсестра по имени Эмма. Она приложила голову к моему одеялу, в районе груди, чтобы проверить, дышу ли я. Воспользовавшись моментом, я схватил ее за руку и произнес: «Эмма, я не отпущу твою руку, пока ты мне не скажешь, что говорит доктор!» И заплакал.

Она прошептала мне на ухо: «Вероятность, что ты умрешь, примерно шестьдесят пять процентов. Если тебе повезет – ты выживешь».

В тот момент я пообещал Богу, что стану совершенно другим человеком, если останусь в живых. Что я навсегда покину немецкую землю, которая дала мне все, а потом все отобрала. Пообещал, что посвящу оставшуюся жизнь тому, чтобы уменьшить огромный и, по большому счету, невосполнимый ущерб, который нацисты нанесли миру. И что каждый день буду проживать как последний.