С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Сады Черномора. Эскиз декорации к первой картине четвертого действия оперы М. И. Глинки "Руслан и Людмила". 1913.

Хоромы новгородской братчины. Эскиз декорации к первой картине оперы Н. А. Римского-Корсакова "Садко". 1914.

Обложка программы спектакля "Борис Годунов". 1908.

Билибин отвечал ему с достоинством: "Monsieur, существует старая рваная тряпка, за которую сражаются, за которую умирают. Эта тряпка называется: знамя! Мое имя — это мое знамя". И менять фамилии не стал.

В те годы уже вышел "Евгений Онегин" с моими рисунками {3}. При нашей встрече я показал книгу Билибину. "Теперь я для вас vieuxpompier" {4},— шутя сказал Иван Яковлевич, намекая на эволюцию моего стиля со времени пребывания в школе Общества поощрения художеств. Сам-то он остался до конца своей жизни неизменным Билибиным, верным однажды и раз навсегда найденному графическому языку.

Из книги: Н. В. Кузьмин. Штрих и слово. А., "Художник РСФСР", 1967, стр. 112—117, 129—133.

1"Жупел", 1905, № 2, стр. 5. Sic transit gloria mundi — так проходит земная слава (лат.).

2второе "я" (лат.).

3А. С. Пушкин. Евгений Онегин. Л., "Academia", 1933.

4старая развалина (франи,.).

В. Е. Чирикова-Ульянищева при участии Л. Е. Чириковой-Шнитниковой

Для отрочества моего поколения Билибин был открытием совершенно нового, своеобразного мира красоты русской старины, русского эпоса и русской сказки. Мы все были влюблены и в его иллюстрации, и в его художественное оформление театральных постановок. Нельзя было найти ни одной семьи, где бы дети не изводили красок на подражание Билибину. Своим тонким лиризмом, поэтичным юмором, чарами своей фантазии Билибин учил нас видеть красоту и нежность русской природы, прямоту и силу русского характера. Он учил нас любить нашу Родину и народное творчество бережно, светло и радостно.

Наша семья — семья писателя Е. Н. Чирикова — была связана давнишней и большой дружбой с И. Я. Билибиным. С 1913 года я уже часто встречалась с Иваном Яковлевичем — он стал нашим соседом в крымском кооперативном имении Батилиман. С этого же времени он стал особенно близким другом для всей нашей семьи.

Много интересных бесед кончалось на нашем балконе далеко за полночь. Каменистая тропка, осколки скал и можжевельник отделяли наши дачи у самого моря. Сколько раз мы следили с балкона за огоньком фонаря, когда Иван Яковлевич уходил к себе: этот огонек писал во тьме золотые зигзаги и внезапно исчезал в бездне, как упавшая звезда.

Русское народное творчество Билибин любил и в таких формах, как лубок и грубоватые частушки. Их он часто пел, когда мы собирались повеселиться. Пел он обыкновенно сидя и негромко, но с выразительной интонацией и деревенским выговором:

Не купляй мне мама шубы, —

В шубе воши заедять,

Купи лучше мне калоши,

Буду в них я щеголять.

В минуты всеобщего шутливого настроения Иван Яковлевич бывал обаятельно мил и весел. Простота, правдивость, искренность — в этом была сущность его обаяния. Изящество движений и восточная легкость были свойственны его невысокой стройной фигуре. Игра мыслей и чувств прозрачно отражалась в его по-детски правдивых больших глазах. Прежде чем сказать что-нибудь смешное, он слегка запинался и делал паузу, но его карие глаза уже задорно смеялись, они смотрели при этом с такой наивной ясностью и прямотой, что казалось, будто это смотрит на вас какой-нибудь Иван из русской сказки. А сине-черная византийская борода напоминала, что это — художник Билибин.

Днем мы встречались на нашем, тогда еще диком, пляже, где, кроме немногочисленных батилиманцев, бывали только одни рыбаки. А на склоне дня собирались на скалистых площадках, где иногда, по случаю приезда гостей из Ялты, татарин пек нам на жаровне чебуреки. Внизу — море поднималось к горизонту, его зеленую гладь разрывали прыжки дельфинов; за спиной к отвесному обрыву высокой скалы мыса Айя ползли наверх фантастично узловатые можжевельники и розовые, атласные, причудливо изогнутые стволы земляничных деревьев. Здесь Иван Яковлевич читал нам свои шутливые стихи. В них забавно сочетались мягкий юмор злободневности, юношеская лирика и влюбленность в светлую Элладу.