С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Дружил Билибин с Владимиром Алексеевичем Щуко, который почему- то называл Ивана Яковлевича Васей, находя, что это ему больше подходит.

Щуко был влюблен в Италию, в кваттроченто. О своих, как бы теперь сказали, хобби у них были бесконечные споры и разговоры, а потому, считая эти обсуждения важными, мы отвели им время. Каждый вторник мы втроем встречались в итальянском ресторане "Альбер", что был на углу Мойки и Невского в бельэтаже одного из самых старых на Невском домов. Там, за вкусными итальянскими блюдами и, конечно, спагетти, с бутылкой кьянти, оплетенной соломой, Владимир Алексеевич продолжал свои воспоминания об Италии, а обстановка напоминала ему итальянские траттории.

Дружеские отношения были у Ивана Яковлевича с Николаем Константиновичем Рерихом и его братом Борисом Константиновичем, архитектором, с братьями Лукомскими, с Чехониным и многими другими.

Большим нашим другом был Степан Степанович Митусов, секретарь школы Общества поощрения художеств. Будучи прекрасным музыкантом, он воспроизводил на нашем рояле целые оперы, напевая и мужские, и женские партии. Под его чтение вслух, чаще всего сказок Гофмана, Иван Яковлевич любил работать.

Часто у нас была целая производственная мастерская, так как во время исполнения театральных работ много было подсобной работы и бывшие ученики и ученицы принимали близкое участие в ней. Так, работали вместе М. В. Лебедева, А. В. Щекатихина, А. X. Вестфален, И. И. Мозалевский, М. Ф. Кобышев. Последний стал театральным художником, работал в Малом оперном театре.

В перерывах между работой мы не пропускали интересных театральных премьер, концертов и выставок. Как-то был день встречи на открытии выставки "Мир искусства" с москвичами. Мы поехали большой компанией к Петрову-Водкину смотреть его работы. А затем, познакомившись с Марией Федоровной, его женой-француженкой, пошли с Васильевского острова к нам через весь город пешком, где и закончили вечер.

Петр Петрович Кончаловский очень музыкально пел французские песенки, аккомпанируя себе на рояле. Появилось, конечно, вино, Мартирос Сарьян танцевал испанский танец, держа розу в зубах, за что мы его прозвали Сарьянитой.

За эти плодотворные для Ивана Яковлевича годы он поставил в Народном доме две оперы: "Руслан и Людмила" и "Садко", а в театре Зимина в Москве оперу "Аскольдова могила", выполнил множество иллюстраций и различных графических работ, написал много пейзажей с натуры маслом и акварелью и продолжал преподавать в школе Общества поощрения художеств.

Мы с Иваном Яковлевичем расстались в 1917 году, во время революции, и только после его возвращения из Парижа, в 1936 году в Ленинграде, я увиделась с ним в Доме художника, а затем на премьере "Царя Салтана". Это была его первая работа по возвращении из-за рубежа. Больше мы не встречались.

К. Н. Янович

С Иваном Яковлевичем Билибиным я познакомилась в 1911 году. Это был милейший человек, очень простой, веселый, остроумный и жизнерадостный. С ним было и интересно и приятно встречаться. Он любил вспоминать и рассказывать о своих поездках по различным губерниям. Какую богатую коллекцию костюмов он собрал: были у него и сарафаны, и ковши, и юбки, и различные повойники, и полотенца, и платки. Все это было расшито изумительными узорами. Иван Яковлевич любил все эти предметы и украшал ими свою квартиру на 10-й линии Васильевского острова. У него был большой вкус, и его квартира походила на музей.

В столовой стояли соломенные стулья, а на столе, покрытом красивой деревенской скатертью, стоял пузатый самовар, трактирный чайник и красивые расписные чашки, в которых чай казался вкуснее. Иван Яковлевич был гостеприимным и хлебосольным хозяином, как и полагается быть настоящему русскому. А сколько он знал народных прибауток и поговорок. Он любил подшутить над приятелями, которых у него было много. Однажды он слушал, как немолодой знакомый что-то весело рассказывал и смеялся, и вдруг к нему обратился: "Что ты, дедушка, хохочешь, али ты жениться хочешь? Я жениться не хочу, просто так похохочу". У меня был брат Коля, застенчивый юноша, очень высокий, худой. Иван Яковлевич над ним любил при всех подшутить: "Что-то там вдали колыхаеца? Это Коленька хромой зонтом упираеца".

Себя Иван Яковлевич называл Жан Жаковлевичем, а французского писателя Жан-Жака Руссо Иваном Яковлевичем и уверял, что это совсем одно и то же.

Иван Яковлевич был большим эстетом, все, что его окружало, было красиво, со вкусом, он не допускал ничего кричащего, одевался строго, но чрезвычайно элегантно и никогда не распускался, даже в деревне.