С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Мой рисунок Вашей сестры есть ведь мой первый портрет и он (мнение Милиоти и Судейкина) лучше Соринских. Когда я рисовал его, я любовался моделью и вложил в него много искреннего человеческого чувства. Вчера на выставке мне очень понравилось суждение о нем Марии Павловны Чеховой, сестры Антона Павловича. Она — милый, чистый человек, хорошая русская душа, которая была и будет в нашем народе. Меня она знает мало, но то, что она мне сказала, меня тронуло. Она сказала, что ей все равно, что за дамы нарисованы у Сорина, а молодую женщину, нарисованную мною, ей хотелось бы видеть и услышать ее голос.

Теперь я буду рисовать Вас. Я вложу в эту работу всю мою жизнь и все мое умение; а так как я Вас очень люблю, то это будет хорошо сделано <. . .>

Смиренно Ваш И. Б.

Находится у адресата.

1свет (франц.).

2На выставке "Искусство в Крыму", наряду с произведениями современных художников, экспонировались произведения старых русских и зарубежных мастеров из частных собраний.

3Искусство в Крыму. Ялта, тип. Н. Лупандиной, 1918.

17 января 192[4, Каир] {1}

Дорогой Петр Иванович,

Месяц тому назад я почти дописал до конца одно довольно длинное письмо к Вам, но не дописал; письмо залежалось; сегодня я перечел его и остался недоволен. Пишу наново.

Вот уже четвертый год, что я пекусь под солнцем Африки; когда испекусь и кушанье мое будет готово, то поеду куда-нибудь сервировать его, туда, где меня примут с почетом и вообще, как подобает. Один добрый знакомый когда-то говаривал обо мне, что я "поздно развивающийся ребенок", так что я, следуя его заветам, тщусь расти до сих пор. Может быть, когда- нибудь Вы слышали одним ухом, что я сильно поливал это самое мое пресловутое растение разными видами и сортами алкоголя, но теперь я убедился, что поливка эта ни к чему, что растение от этого только чахнет, а потому я окончательно отказался от этого.

Делаю все: портреты, пейзажи, декоративные композиции во всех стилях и в любых размерах от миниатюры до полотен в 5,5 метров длины.

Жизнь чертовски коротка. Мы, художники, должны были бы, говоря вашей терминологией, получать, по крайней мере, утроенный жизненный паек; а то что за свинство, уж из жгучего брюнета превращаешься в сивого, положим еще не мерина, но все же в какого-то дядюшку. Впрочем, Александра Васильевна утверждает, что у меня больше черного, чем белого, а я все же настаиваю, что я blanc et noir {2}.

Египта описывать Вам не стану. Страна многими и много описанная. В общем итоге я ею больше доволен, чем недоволен. Всякого материала, конечно, неисчерпаемое количество. Это и хорошо, а, может быть, и худо, ибо разбрасываешься, и получается недержание фантазии, как говаривала одна дама про другую.

Не имея возможности коллекционировать (да и стоит ли, когда собираешь, собираешь всю жизнь, а потом все разлетается, как пыль), я очень много снимаю. Я много снимал и по Древнему Египту, и по арабскому искусству, но что мне очень близко моему сердцу, — это так называемое коптское, а, по-моему, просто довизантийское искусство египетского производства, но совершенно без прежних древнеегипетских традиций. Это — предок (и прямой, а не боковой) и нашего русского искусства. Я бы очень хотел издать <. . .> мои материалы. Снимки у меня хотя и маленькие (9X12), но очень резкие и отчетливые. Можно сделать любое увеличение.

Не могу ли я быть Вам как-нибудь полезен в этом отношении?

Как много можно было бы здесь сделать и для музеев и школ России, если были бы финансовые возможности! Многие музеи и археологические общества разных стран посылают сюда своих рисовальщиков, которые делают снимки с натуры (например, со стенописей в гробницах в Верхнем Египте), причем некоторые работают далеко не первоклассно. Была бы у меня артель подмастерий, то я показал бы всем этим американцам и французам, где раки зимуют.

Ну, конечно, это деталь.

Главным же образом надо, конечно, рисовать и рисовать, что и стараешься делать. Работать здесь трудно, ибо в художниках здесь не нуждаются и вообще не поняли бы разницы между работой Сомова и какого- нибудь полковника, рисующего с фотографии или с картинок женские головки, чтобы не подохнуть с голоду. Начал я свою художественную деятельность сначала, во второй раз в жизни, а теперь на четвертый год моей египетской жизни уже начинаю видеть и чувствовать, что положение стало крепче и увереннее. Здесь есть или заказчик более или менее крупный, или же — никого. У меня эта тяжелая артиллерия, к счастью, не переводится и, хотя сбережений делать не могу, но живем сносно: мастерская громаднейшая и чуть-чуть начал обрастать и книжками по искусству. Есть несколько очень хороших увражей, а то ведь я все, все потерял. Художественного общества здесь нет, но есть спокойствие, полная свобода и сознание, что над тобою только синее небо. Дом мой — крепость моя; и только это сознание и дает художнику постоянную возможность работать и прославлять Творца так, как ему хочется.