Екатерина Суровцева - Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов

Богатая жатва для фланёра, одарённого хоть малою долею любви к искусству.

Два месяца прожили мы в Венеции (путешествовал я с семейством) на наёмной квартире в палаццо Дарио, близ церкви Мария-дель-Салуто, имея ещё удовольствие пользоваться к дому принадлежавшим садиком – в Венеции большая редкость – душистым, тенистым, зелёным уголком, среди безмерного избытка камня и воды. С балкона, висевшего над водой, виден был канал Гранде на большое протяжение, весь день мелькали по его мутным струям гондолы, усаженные нарядными дамами и венецианскими щёголями; по вечерам редкая гондола проходила мимо нас без музыки. Венецианская жизнь в летние жары, надо сказать, разыгрывается, как по нотам. Каждый день та же тема, без всякой вариации: поутру морское купанье, завтрак, для туриста обязательное странствование по церквам и музеям, потом продолжительная сиита при затворённых ставнях, поздний обед, прогулка по каналу Гранде до Риальто, или на взморье, в Лидо и в Мурано, и конец дня на Пиаце, когда не было оперы. На Пиаце ежедневно собиралась по вечерам вся венецианская публика слушать австрийскую военную музыку, пить кофе и есть мороженое. Тут, на открытом воздухе, от столика к столику, принимались и оплачивались визиты. На дому в Венеции редко кто принимает гостей; домашний приём заменяется приглашением за одним столом послушать на Пиаце музыку и принять обычное летнее угощение лимонадом и мороженым.

Благодаря моему приятелю, Мёрингу, снабдившему меня рекомендательным письмом, мне удалось познакомиться в Венеции с немецким живописцем Нерли, известным своими прекрасными венецианскими видами. Жена его, рождённая маркиза Маруци, родная сестра нашей графини Сумароковой, слыла одною из красивейших и любезнейших венецианок, и, сколько могу судить, совершенно оправдывала эту лестную репутацию. Сам Нерли, умный и образованный человек, в любезности мало уступал своей привлекательной супруге, что и побудило нас короче сойтись с этими приятными людьми. Других знакомств мы в Венеции не заводили; оберегая свою независимость, избегал я даже без особой нужды сталкиваться с австрийскими властями, но по своему официальному положению не мог избегнуть явиться к графу Гиулаю, когда он приехал в Венецию инспектировать подчинённый ему войска. Я даже рад быль случаю увидеть генерала, на которого Австрия возлагала свои надежды, если придётся вспыхнуть войне, о которой уже все стали поговаривать. Граф Гиулай сделал мне честь пробеседовать со мной довольно долго о разных военных предметах, и не весьма высокое понятие о его военном таланте вынес я из этой беседы. Узнал я в нём, говоря без обиняков, не генерала, а мелочного фельдфебеля, человека ума посредственного, гордого и крутого, и тут же позволил себе сделать заключение, что он решительно не в силах заменить Радецкого, и австрийцев в Италии ожидают верные неудачи, если, на случай войны, начальство над войсками не перейдёт в другие, более способные руки. А что этого не будет, в том ручалась его тесная дружба с графом Грюйне, пользовавшимся в то время неограниченным доверием императора Франца-Иосифа – значит, судьба войны заранее была решена.

Ив Венеции переехали мы на Комское озеро, где пробыли два месяца, поселившись в вилле д’Эсте, возле Чернобии. Тут представилась мне совершенно другая картина. Вместо вспыльчивого, крикливого, но довольно мягкого венецианского населения, пассивно переносившего австрийское господство, увидел я пред собой твёрдохарактерных ломбардцев, дышавших ненавистью против всего немецкого. Хозяин виллы, восьмидесятилетний барон Чиaни, когда-то носивший звание шталмейстера при дворе Наполеона I, не смотря на свои лета и на параличом разбитые ноги, при одном имени австрийском вспыхивал, как молодой человек. В первое время он видимо чуждался меня, но потом, разведав, что, кроме моего официального положения, у меня нет ничего общего с австрийцами, сталь часто сходиться со мной и откровенно мне высказывать всё, что у него лежало на душе. От него я узнал положительным образом, что Пиемонт, заручившись поддержкою со стороны Луи-Наполеона, совершенно готовь на другой же год начать войну. Старик только и мечтал прежде смерти увидеть Италию освобождённою от немецкого господства, и действительно имел радость пережить присоединение Ломбардам к Сардинскому королевству, послужившее первым этапом к объединению всей Италии.

На обратном пути в Вену остановился я в Венеции на несколько дней и попал туда в весьма удачную минуту. Эрцгерцог Фердинанд-Максимилиан находился в городе с супругой, эрцгерцогиней Шарлоттой, и гостившим у них братом её, графом Фландрским. Явившись к эрцгерцогу, на другой день я получил приглашение к обеду, на котором, кроме меня, ещё присутствовали эрцгерцогский гофмейстер и фрейлина эрцгерцогини, детски-миловидная графиня Кривелли. Оживлённый разговор не прекращался в продолжение всего обеда. Поэтически-настроенный эрцгерцог остроумно переводил его от одного предмета к другому; эрцгерцогиня поддерживала разговор, любезно обращаясь ко всем присутствующими. Умом светились её блестящие чёрные глаза, приветливая улыбка играла на устах, и в ту пору кому из сидевших за столом даже мог пригрезиться несчастный конец, который злая судьба готовила им обоим?