Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

— Ну-ка, Прокопий Иванович, погляди, пожалуйста, в эту щель, не забился ли он, шельмец, туда?

Он, знаете, нагнулся, даже встал на колени, да и говорит: «Нет, тут его нету», — а сам в это время тянется туда рукой и что-то достает. «Ты что там нашел?» — спрашиваю я. — «Да не знаю, что такое, а только что-то мудреное». — Смотрю, он бережно тянет какую-то цепочку, которая, цепляясь за неровности, того и гляди оборвется. «Ну-ка, мол, Проня, покажи, что это за мудреная штука?»

Оказалось, что эта цепочка состояла из девяти штук ласточек, которые, сцепившись коготками на ножках одна с другой, лежали в самом углу земляной отдувины, под дерном.

— Вот так история! — воскликнул заинтересовавшийся дедушка.

— История, батенька, действительно мудреная. Понятно, конечно, что эта щель образовалась ранее, и ласточки, забравшись в это помещение, уже тут составили цепочку, но для чего? Для какой цели? То ли по естественному закону природы их бытия, то ли случайно, чуя приближающуюся зиму, потеряв своих собратий, чтоб улететь в теплый край за сине море? Вот тут и объясните!..

— Ну и что же вы сделали?

— А сделали, кажется, величайшую глупость. Долго мы вертели и смотрели эту замерзшую цепочку с разных сторон и начали пробовать разгибать сначала коготки, но и они, и самые ножки были так хрупки, что ломались, как мерзлые прутики. Ну, а дальше мы пробовали отгибать и шейки птичек, но и они почти свободно ломались, несмотря на то, что мы старались их отогреть в руках и своим дыханием, а одну птичку брат держал за пазухой… Кончилось тем, что мы переломали всех, и нам, дурням, не пришло тогда в голову унести хоть две-три штуки домой, не ломая цепочки, и попробовать отогревать их понемногу, постепенно повышая температуру. Кто знает, может быть, что-нибудь и вышло бы интересное из такого опыта?.. Ведь подвергаются же даже млекопитающиеся животные, как например, сурки, такому полузастывшему состоянию, так что у них почти останавливается кровообращение и становится едва уловимым дыхание?.. Это та же летаргика или, как еще лучше называют, «дремлющая жизнь».

— Конечно, вам следовало бы попробовать отогревать потихоньку, — сказал еще более заинтересовавшийся Козлов.

— Знаете, Савелий Максимыч, какую интересную штуку довелось мне прочитать недавно в одной газете? В Парижскую академию наук представлено было, не помню, каким-то ученым-натуралистом сообщение, что он, заметя именно такое же явление над ласточками и пробуя отогревать их тем подходящим теплом, которое постепенно является с наступлением весны, добился того, что ласточки ожили. И, кажется, такая же штука была наблюдаема и проверена кем-то из академиков, но вот, жаль, что у меня дурная память на фамилии, особенно иностранные, и я забыл этих ученых наблюдателей, а выписку где-то затерял в бумагах. Уже одно то, что ласточки в моем случае сцепились коготками и составили цепочку, не есть случайность, а доказывает какую-то цель природы в их жизни — иначе и быть не может! Тут что-то кроется…

— Ну, вот видите, Александр Александрович, какая это интересная вещь, а вы и не догадались.

— Да, батенька, что поделаешь, и в ум тогда не пришло; а когда писал свои записки, то, верьте, боялся сказать об этом: думаю, осмеют, охают и не поверят. Со мной уже была подобная штука, когда появилась пресловутая рецензия на мою статейку под заглавием «В Кадаче», помещенную в «Русском вестнике», ведь вы ее, кажется, читали?

— Как же, читал, и не один раз читал. Охота вам обращать внимание на такие рецензии. Они кого только не обругали…

— Ну нет, Савелий Максимович! Не обращать внимания нельзя, потому что в добросовестных рецензиях пишется много и дельного, а вот если нарочно, чтоб охаять кого-нибудь, с умыслом искажают самую речь автора — это уже подлость, не достойная честного имени рецензента! Так, например, я говорил о том, как утка крохалюха носила во рту своих птенцов к воде из гнезда, сделанного ею в утесе, и сначала зарывала их на песчаной косе по самую шейку в песок, чтобы они не разбрелись, пока она летает за другими. Он же, рецензент, не упоминая о месте гнезда, прямо глумится и иронически говорит, что утка всегда гнездится у воды, следовательно, ей нет надобности носить птенцов во рту и прятать в песок. Так что читающий рецензию и не знакомый со статьей, конечно, улыбнется и поверит пресловутой рецензии — дескать, какую чепуху городит автор!.. А далее еще лучше: он глумится уже над тем, что утка, отрывши потом птенцов, «стряхнула с них песок», тогда как у меня сказано: «дала им хорошенько отряхнуться» — значит, стряхивала песок не сама. Это уж умышленное искажение, злорадство и желание представить читателю, не знакомому со статьей, якобы ее недостатки, прямо чепуху, которую он находил сам. А ведь это, батенька, рецензия уважаемого журнала «Русская мысль» (за февраль 1886 г.).