Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Но перейдем опять к Салаирскому краю и скажем, что помимо вышепоименованных и единичных «ужасов», причины которых темны, в нем жить можно хорошо и удобно, потому что край этот богат заработками, и здесь мало-мало трудящийся люд нужды не терпит, да и жизнь недорога, а истому охотнику соскучиться тут невозможно. Помимо лесной и полевой дичи здесь немало водяной и болотной, особенно весною во время половодья и таяния снегов, когда на покосных местах появится немало дупелей, бекасов и разных пород куликов, от крошечного песчаника до крупных кроншнепов.

В мое время в Салаирском руднике жил страстный охотник и любитель природы с научной точки зрения доктор Фердинанд Егорович Засс, с которым я имел удовольствие познакомиться и не один раз побывать вместе на охоте, где он, старый местный охотник, был всегда моим ментором и возил меня по разным окрестностям Салаирского края.

Веселый и хороший товарищ, он всегда стеснялся только тем, что ему, как служащему человеку и вообще как доктору, нельзя было надолго отлучаться из дома и делать дальние экскурсии. Но все-таки, при первом удобном случае, мы ездили за несколько десятков верст от Салаира и, ночуя в поле, имели достаточно времени, чтобы вдоволь насладиться и набить кучу разной дичи.

Однажды мы ездили на речку Ур, — это уже далеконько за Гурьевский завод, — где весною нашли дупелиные тока и совершенно неожиданно встретили дрофу, которая почему-то подпустила нас в степной местности довольно близко, когда мы проезжали в тележке крупной рысью. Хитрая птица, вероятно, заметила нас далеко и притаилась за мелкими кустиками, а когда мы набежали уже близко, она не выдержала и, припадая на ногах, как-то сгорбившись, побежала в сторону от дороги. Мы сначала приняли ее за кроншнепа и поспешно закричали кучеру, чтобы он остановился, но так как вдруг сделать этого было невозможно, а минута была дорога, то я на ходу экипажа выстрелил в нее на бегу; когда она поднялась, доктор успел пустить в нее дуплетом дупелиной дробью. Дрофа потеряла несколько мелких перышек и плавно, но бойко отправилась далее, а мы, не солоно хлебавши, поглядели ей вслед, послали сто чертей вдогонку и только тогда узнали, по какой дичи мы так поспешно отсалютовали.

Доктор много лет охотился раньше и после в этой местности, но никогда не встречал тут такой редкой дичи, которая попадается на Алтае только в западной его части, где есть более открытые плоскогорья, напоминающие степи.

Кстати, не могу не рассказать здесь крайне курьезного охотничьего поля, когда мы, уже в половине августа, охотились за тетеревами; надо заметить, что в это время молодые косачи были уже так велики, что получили черное оперение и казались настоящими чернышами. Время подходило уже к вечеру, и мы хотели бросить охоту, но знаменитый Мильтон доктора потянул к нескошенному сырому покосу и вскоре остановился. Мы подошли с разных сторон и несколько под углом друг к другу. При слове «пиль» вылетел против доктора молодой косаченок; пока доктор прикладывался — поднялся по линии и другой. После выстрела замертво падают оба, но доктор видел одного. Зарядив ружье, он идет к нему и кладет в сетку.

— Доктор! Берите и другого, — говорю я, видя, что он не заметил такого пассажа.

— Как же так? Я стрелял-то одного.

— Берите, берите и другого, вон, смотрите, подальше лежит.

В это время с моей стороны срывается опять косаченок и летит низко, почти по траве; я выстрелил и косаченок сунулся сразу, но когда я стал его брать, то услыхал, что далее, по линии выстрела, кто-то трепещется в траве; подхожу и вижу подбитую мною молодую тетерку, которую, вероятно, захватило пущенным по траве выстрелом на месте ее сиденки или бегущую от меня.

Только что успел я взять свою добычу и хотел поговорить по этому поводу с доктором, как в это же время поднимаются от собаки сразу два косаченка; проходит пауза от выдержки, и затем после выстрела опять падают оба.

— Теперь-то я видел шельмецов обоих, сождал их на линию и убил одним зарядом! — радостно смеясь, говорил доктор.

Долго еще толковали мы об этом интересном случае и исходили все поле, но больше не подняли ни одной штуки.

Зная аккуратность доктора, думаю, что у него записано в памятной книжке это действительно замечательное поле. Если же кто-либо, прочитав эту страницу, коварно улыбнется и, быть может, скажет: «Не любо — не слушай, а врать не мешай», — то это дело вкуса; отчего же и не посмеяться, тем более, что еще такие ли курьезы рассказываются нашим братом-охотником!.. А будь-ко тут еще хоть парочки две, так, пожалуй, мы и тех бы сдвоили на один выстрел!.. А я, предвидя этот смех и все-таки сообщая такой курьезный факт, не краснея, посвящаю свои воспоминания еще здравствующему человеку и собрату по охоте. Думаю также, что милейший Фердинанд Егорович не обидится на меня и за то, если я, стараясь подделаться к его разговору, позволяю себе прибавлять и ту частичку «то», которую он по привычке прилепляет почти к каждому слову.