Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Летом, в хорошие дни, при этой охоте, помимо самого блеснения, доставляет рыбаку большое удовольствие, как любителю природы, уже самая обстановка, особенно в ясное теплое утро, потом свежая уха и затем, уже вечером, если он заночует в рыбачьей избенке или немудрой землянке, приятная компания!..

Тут, конечно, чай, маленькая выпивка, закуска и снова самая свежая уха; ну, а после ужина пойдут беседы об удачном или неудачном промысле, затем рассказы, воспоминания о разных случаях, бывальщины, нередко с приправой постных и скоромных анекдотов, так что вечер пройдет незаметно, а там и ночлег — кто где устроится. Идиллия!.. Заранее вижу, как многие, прочитав эти строки, иронически улыбнутся: «Хороша идиллия — ночевать в грязной землянке! Нашел, чем похвастать». Отчасти это и верно, а потому в ответ только покачаешь головой, конечно, в знак согласия и тоже весело улыбнешься…

Однажды, при такой веселой рыбалке, мне довелось снова послушать много видавшего и немало пережившего, уважаемого Савелия Максимовича.

— Раз, в весеннее половодье, когда вода напирает на луга, а рыба тут же вслед за водой лезет из реки, был я на дупелиной охоте за Обью. Иду по гривке около дороги, которую только что затопило, потому что вода так и киснет, как на опаре и чуть только меня не обгоняет; иду да и вижу, что кто-то всплеснулся в дорожной колее. Думаю, что за оказия? Кто же в нее забрался? Подошел поближе и увидал, что по колее-то идет на луга щука, да и порядочная — аршинница! Постой-ка, мол, я тебя, голубушку, взбрызну! А она, значит, увидала меня, да и захлесталась не на милость Божью, а деваться-то некуда, повернуться в колее не может, да и вперед ускокнуть нельзя — еще мелко. Вот я приложился, да как цопнул ее дупелинником под жабры, она и растянулась! Так, знаете, после никто не верил, что я убил ее из дробовика, да еще где — в колее! Врешь, говорят, смеешься!..

— А помните, Савелий Максимыч, — сказал один из товарищей, — как К-ов весной «кривдой» ловил на Оби? Сколько потом смеху было! Тот не по-вашему поступил, он привязал лодку у куста, да и уселся «кривдить» пониже. Поймал одного налима — да как заправский рыбак и говорит: «Не тот!» — и бросил его в лодку. Распустил опять «кривду», ждет; вот, маленько погодя, у него кто-то стукнул в сетку; он захлопнул жерди, посмотрел — опять налим такой же величины. Ну, взял его, да и снова говорит: «Не тот», — и этого бросил в лодку же. Вот сидит — и опять стукнуло, вынул — налим! Да так до шести раз, а он все приговаривает: «Не тот», да и думает: «Слава Господу, как ловко попадают, и все „ровнячки“ точно отмерены!..» Наконец, обернулся к лодке и видит, что налим-то уцепился хвостом за борт, да и вывернулся в воду!.. Тогда только догадался он, в чем дело, когда увидел, что в лодке-то пусто и бросил с досады «кривду». Он, значит, шесть раз поймал одного и того же налима! Вот те и «не тот», а в сущности все тот же самый!.. Сам ведь рассказывал про себя эту диковину, помните?

— Как не помнить, помню. Еще сколько тогда хохотали, да и сам он помирал со смеху. Уморил, будь он не ладен! Только трясется, да плюется, вспоминая свою охоту.

— А вот как раз против этого места, на той стороне, — продолжал дедушка, — покойник Айдаров Михаил Петрович, знаете, какую штуку со мной сделал? Попросил он меня свозить его в моей лодке на дупелиную охоту. Ну, я, конечно, с большим удовольствием предложил ему свои услуги, — ведь нельзя и не угодить, — знаете сами, какой он человек был, — беда! Попробуй-ка отказать его превосходительству! Вот, поехали. Привез я его на самое лучшее место. Ходит, палит не на живот, а на смерть, — доволен, что много птицы. Ну, а я, откровенно говоря, подальше, чтоб, значит, не мешать: знаю, что не любит, пусть, мол, потешится… Вот и зайди же, как на грех, туча. Вижу, дело не ладно, надо поскорей домой убираться. Вот я подошел, да и говорю.

— Михаил Петрович, видите, какая синеха заходит?

— Ну так что за беда, что заходит? Ты уж, талова голова, испугался? Не бойся, не сахарный, не размокнешь.

— Да, видите, дело-то заречное: с Обью шутить нельзя, надо поскорей домой убираться.

— Ничего, пройдем мороком.

Вижу я, что с ним ничего не поделаешь, взял, да и пошел на свое место; пошел и слышу, что гром вдали погромыхивает — штука худая! Нет, думаю, ворочусь и попытаюсь его сманить. Гляжу, а его на берегу-то уж нет! Мой Михайло Петрович уселся уж в лодку и отчаливает. Я глазам не верю, кричу: «Постойте, постойте, меня-то возьмите!..»