Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Притаившись за кустомъ, я минутъ черезъ 20 увидалъ, какъ изъ лѣсу по направленію моего слѣда выбѣжала большая сторожевая собака и, опустивъ голову, направилась по моему слѣду прямо къ кустамъ. Сердце у меня замерло. Неужели мой хлоръ-пикринъ не будетъ дѣйствовать? Но вѣдь тогда я безпомощенъ передъ любой собакой, почуявшей мой слѣдъ. А въ приграничной полосѣ на каждой просѣкѣ налажены постоянные обходы солдатъ съ собаками...

Собака бѣжитъ прямо къ кустамъ... Все ближе... Вотъ она ткнулась носомъ во что-то и вдругъ, какъ бы отброшенная невидимой пружиной, отскакиваетъ назадъ. По ея суетливымъ, порывистымъ движеніямъ видно, что она ошеломлена этимъ запахомъ. Изъ кустовъ неслышно выходитъ солдатъ и съ удивленіемъ смотритъ, какъ собака третъ морду о траву и мечется во всѣ стороны. Попытки заставить ее идти впередъ — тщетны, и красноармеецъ, внимательно осмотрѣвъ мѣстность и поставивъ вѣху, торопливо уходитъ назадъ, сопровождаемый собакой. Несмотря на явную опасность положенія и возможность организованной погони, я въ восторгѣ. Мой хлоръ-пикринъ дѣйствуетъ! "Собачья угроза" перестаетъ тѣнью висѣть надъ моей головой!

Я застрялъ. Впереди — цѣпь озеръ, связанныхъ протоками и болотами... Съ одной и съ другой стороны видны деревни. Обойти трудно и опасно: время жатвы, и весь крестьянскій народъ на поляхъ. А путь на сѣверъ лежитъ черезъ озера...

Ну, что-жъ! Значитъ, опять и опять вплавь! Я осторожно выхожу изъ лѣса на лугъ, покрытый кустами, чтобы высмотрѣть мѣсто переправы на утро. Подхожу къ берегу и — о, ужасъ! — вижу, какъ изъ прибрежныхъ кустовъ на меня удивленно и испуганно смотритъ... человѣческое лицо... "Попался", мелькаетъ у меня въ головѣ. "Конецъ"...

Въ этой приграничной мѣстности каждый житель обязанъ немедленно донести на ближайшій постъ ГПУ о всякомъ незнакомомъ человѣкѣ. Сейчасъ же облава, погоня и... аминь... Я мгновенно соображаю, что въ такомъ положеніи бѣжать — худшій выходъ. Поэтому я нахожу въ себѣ силы привѣтливо улыбнуться и сказать:

— Здорово, товарищъ!

Испугъ на лицѣ человѣка смѣняется недовѣріемъ и настороженностью, но я ободряюсь все больше: человѣкъ одинъ и въ крестьянскомъ костюмѣ... На крайній случай придется ему полежать связаннымъ и съ заткнутымъ ртомъ пару дней.

— Не знаете-ли, далеко еще до деревни Видлино?

— Не... Не знаю, — отвѣчаетъ крестьянинъ, сорокалѣтній, обросшій бородой, босой человѣкъ въ рваной одеждѣ, опоясанный веревкой.

— А вы кто такой будете?

— Я-то — спокойно отвѣчалъ я. — А я землемѣръ съ Олонца. Въ вашей деревнѣ землеустроительная комиссіи была уже?

— Не. Не знаю, — мрачно и по-прежнему недовѣрчиво отвѣчаетъ крестьянинъ.

— Ахъ, чортъ возьми — сержусь я. — Неужели еще не пришли? А я-то отъ нихъ отбился, думалъ, что они здѣсь. Хотѣлъ вотъ осмотрѣть погорѣвшій лѣсъ, да заблудился...

Я знаю, какъ тяжело приходится теперь крестьянству при новыхъ порядкахъ, когда ихъ почти силой заставили коллективизировать свое хозяйство. Знаю, что вопросъ о своей землѣ, о своемъ хозяйствѣ для каждаго крестьянина — самый жгучій и назрѣвшій. Поэтому я стараюсь отвлечь его подозрѣнія въ томъ, что я бѣглецъ, и спрашиваю:

— Да развѣ вамъ въ деревнѣ еще не объявили насчетъ передѣла земли?

— Какого передѣла? — оживляется крестьянинъ. — Неужто опять въ колхозы всѣхъ загонять будутъ?

— Да нѣтъ. Землю по старому, по справедливому, распредѣлять будутъ... Вотъ у меня тутъ и инструменты съ собой, — указываю я на свою сумку...

Разговоръ принимаетъ нужное мнѣ направленіе. Подогрѣвъ вопросы крестьянина нѣсколькими фантастическими, но розовыми сообщеніями объ улучшеніи деревенской жизни, я говорю съ досадой:

— Вотъ, вотъ... Дѣло нужное и спѣшное... Тамъ меня ждутъ, а я вотъ черезъ эту дурацкую рѣку перебраться не могу...

— Такъ вамъ въ Ипполитово, значитъ? — переспрашиваетъ мой собесѣдникъ. — А у меня тутъ лодка. Я васъ перевезу.

Вотъ это называется удача!

Во время переѣзда крестьянинъ, захлебываясь отъ волненія и путаясь въ словахъ, разсказываетъ о голодной жизни деревни, о несправедливости, террорѣ... Я утѣшаю его своими фантазіями, и къ берегу мы подъѣзжаемъ почти друзьями. Онъ беретъ съ меня обѣщаніе остановиться у него въ хатѣ и на прощанье крѣпко пожимаетъ мнѣ руку.

Скрывшись въ лѣсу, я облегченно вздыхаю. Могло бы быть много хуже...

Солнце бьетъ своими лучами прямо въ лицо. Я иду уже на западъ. По моимъ приблизительнымъ расчетамъ граница должна быть не дальше 20-30 клм. Теперь передо мной самая опасная зона — пустынная, перерѣзанная страшными для меня просѣками, тропинками, дорогами и телефонными столбами... Ни одно государство въ мірѣ не охраняетъ такъ свои границы, какъ СССР...