Ева Шлосс - После Аушвица

В крематориях бригады рабочих вырывали золотые зубы у жертв. Затем зубы пропитывались кислотой для удаления остатков тканей и мышц и переплавлялись в золотые слитки для отправки в Германию. Это золото должно было быть повторно использовано стоматологической службой СС (одного 1942 года поставки хватило бы на все подразделения СС в течение всех пяти лет войны), но неизбежно большая часть его попала в руки лагерных охранников и на швейцарские банковские счета, включая Банк международных расчетов в Базеле.

«Присвоение» вещей охранниками нацисты считали серьезной проблемой. Все официально разграбленное имущество должно было быть учтено в Берлине, но многие солдаты в лагере занимались полномасштабной коррупцией и основывали целые состояния на кражах из «Канады». На одном этапе, до нашего прибытия, нацисты начали расследовать дела коррупции в лагере и арестовали многих охранников, а также временно отстранили коменданта Рудольфа Хесса. (На самом деле он был повышен до должности берлинского инспектора всех концентрационных лагерей, но он так любил Аушвиц, что вернулся обратно ко времени нашего приезда.)

В то утро меня отправили на работу в «Канаду» сортировать одежду и искать в ней скрытые «сокровища», и я искренне поражалась тому, что находила. Люди прятали в одежде деньги и драгоценности, а также еду, часы, документы и всякие другие предметы, например столовые приборы, которые, по их мнению, могли им пригодиться.

В то время как эсэсовцы часто доходили до вакханалии жадности, отчаянно пытаясь заполучить все, что можно было украсть у своих жертв, мои находки заставили меня вникнуть в суть тех разрушительных событий, которые на самом деле происходили в Аушвице.

Иногда «сокровища», которые я находила, были не более чем тщательно обрезанными и сложенными семейными фотографиями: крошечное изображение улыбающегося ребенка или старое фото чьих-то родителей, спрятанное в шов куртки.

Я стояла и смотрела на фотографию матери и отца с маленьким ребенком на руках и с чувством полного ужаса поняла: это единственное, что имело значение для человека, который спрятал эту фотографию, и что никто из этих людей никогда больше не увидит друг друга. Они все были мертвы.

«Канада» оказалась не более чем жутким кладбищем вещей – и за высокими деревьями, которые отделяли этот странный мир от остальной части лагеря, находились газовые камеры Биркенау и крематории, которые в тот момент работали сверх полной мощности над уничтожением более 400 000 венгерских евреев.

Было маловероятно, что нас с мамой минует та же участь, но одна встреча сыграла чрезвычайно важную роль в чуде нашего спасения.

У меня появилась угрожающая язва на затылке, и, хотя я сначала проигнорировала ее, она становилась все больше и болезненнее. В итоге мама решила, что мне придется пойти в больницу.

Как и раньше, я не хотела идти, но в конце концов согласилась, и мы занесли наши имена в специальный список и стали ждать очереди. Когда наступил назначенный день, мама пошла со мной в больничный барак, где мы снова стояли в очереди в надежде получить помощь.

Вскоре появилась медсестра. Я не обратила на нее особого внимания, но заметила, что одета она была во все белое и выглядела крепкой, с густыми темными волосами. Затем я услышала крик мамы: «Минни!»

«Фрици!» – удивленно произнесла медсестра. Это была двоюродная сестра мамы из Праги. Мы справляли много праздников вместе; они с мамой росли бок о бок и были близки, как родные сестры.

Минни была замужем за известным врачом-дерматологом, который несколько месяцев лечил нацистов в Аушвице. Хотя они оба являлись еврейскими заключенными, Минни и ее мужу удалось найти защищенное положение – и Минни использовала должность медсестры, чтобы позаботиться о как можно большем количестве людей.

Минни с мамой быстро шепотом рассказали друг другу о том, как оказались в Аушвице, и мама рассказала ей о моем отце и Хайнце.

– Я сделаю все возможное, чтобы позаботиться о вас, – прошептала нам Минни. – Если вдруг понадоблюсь, приходи.

Как оказалось, Минни действительно стала нашим ангелом-хранителем и именно благодаря ей мы выжили в лагере.

Жизнь в Аушвице-Биркенау была полна ужаса и страха, и поначалу только мама поддерживала меня.

Представьте себе, если сможете, ночь. Мы спим с восемью другими женщинами, стиснутые, буквально как сардины. Когда один человек переворачивается, все мы переворачиваемся тоже. Клопы сыплются на нас с верхней койки, и мы должны быть бдительны и стряхивать их, иначе они укусят и занесут инфекцию. Однажды утром я обнаружила, что жуки нападали сверху и толстой коркой лежали вокруг моей кружки. Меня чуть не стошнило, пока я давила их пальцами и кровь из них била струей. Один раз ночью я проснулась от кошмарного сна и увидела, что огромная крыса грызет мою ногу. Я закричала от отвращения и ужаса.