Ева Шлосс - После Аушвица

«Пожалуйста, не разрешай им отправлять меня туда», – умоляла я маму, но в конце концов мне стало так плохо, что у нее не осталось выбора, кроме как запросить разрешение на консультацию. Она была уверена, что без вмешательства я умру.

Я находилась в состоянии сильнейшего бреда и только смутно осознавала, что мама помогает мне дойти до больницы. Оказавшись внутри, мы сели на жесткие деревянные стулья у входа, а мое сознание все витало в мире грез.

В итоге меня отвели к медсестре, которая подтвердила, что у меня тиф, и дала мне какие-то таблетки. Это само по себе было маленьким чудом. Мы знали, что евреи не получают лекарств. Понятия не имею, что изменилось в случае со мной. Возможно, просто мама так отчаянно и громко умоляла кого-то помочь мне, что им было легче избавиться от нее, дав мне таблетки.

Никто не знал, переживу ли я эту ночь, но когда на следующее утро я проснулась, температура понизилась. Я еще чувствовала слабость, но уверенно шла на поправку.

Я проболела большую часть нашего пребывания в карантине, и вскоре пришло время присоединиться к главному лагерю и приступить к какой-нибудь работе. Как обычно, мы выстроились в очередь и смотрели перед собой, не осмеливаясь взглянуть на солдат-эсэсовцев, которые шагали туда-сюда, осматривая нас. Я почувствовала, что кто-то пристально на меня посмотрел, и услышала фразу: «Эта может отправиться в “Канаду”».

Я уже знала, что «Канада» из всех видов работ ценилась больше всего. Такое название придумали потому, что это была «земля изобилия» – обширная территория позади лагеря, где огромные груды имущества заключенных ждали, чтобы их рассортировали. Людям, работавшим в «Канаде», часто удавалось достать дополнительное питание, сигареты или мелкие вещи, которые они могли бы обменять в бараках на большее количество пайков. Работа там означала бы реальное улучшение нашей ситуации.

Мой взгляд внезапно поднялся на охранника СС.

– Могу ли я взять с собой мать? – задала я вопрос. Все были потрясены: вступать в разговор с эсэсовцами было, как правило, очень плохой затеей. Но эсэсовец настолько удивился, что сделал шаг назад, а затем оглядел маму со всех сторон, подталкивая ее, как корову.

– Да почему бы и нет, – ответил он, пожав плечами.

Небольшие улучшения в самых плохих условиях часто приводили к всплескам того, что казалось счастьем, и в первый день я отправилась в «Канаду» с чувством бодрости. Мы были на открытом воздухе, вдали от главного лагеря и тех тысяч истощенных лиц, которые напоминали нам о реальности нашего положения.

Сама «Канада» казалась зловещей страной чудес, полной удивительных вещей. Я подошла к одной огромной куче металла, блестевшей на солнце, и, к своему изумлению, обнаружила, что она состояла из тысяч пар очков. Одно складское помещение до потолка было завалено перинами, а в другом я увидела груду протезов. Также там было бесчисленное количество туфель, чемоданов и сундуков любой формы и размера. В одной комнате лежали детские чемоданы, большинство из них – с фамилией и датой рождения владельца, тщательно написанными родителями на лицевой стороне. В другой комнате можно было увидеть сотни пустых детских колясок, как в вековечной комнате ожидания в яслях, из которых не вернулся ни один ребенок.

Цель «Канады» заключалась в том, чтобы награбить все мыслимые еврейские ценности и отправить их обратно в Германию, где они затем распределялись среди солдат, их семей и обычных граждан. Немецкие мужчины брились еврейскими бритвами, в то время как добропорядочные немецкие матери катали еврейские коляски, а бабушки и дедушки надевали еврейские очки, чтобы читать газетные сообщения о военных действиях. В июле 1944 года 2500 наручных часов были отправлены жителям Берлина, которые потеряли свои дома и имущество во время воздушных налетов союзников. Бывшая заключенная-полячка по имени Ванда Шайнок вспоминала, как на станцию Освенцим перевозили пустые детские коляски, по пять в ряд. Их было так много, что прошел час, пока их все доставили.

В безумном стремлении не «растратить» ничего, нацисты даже собирали волосы, которые они сбривали с заключенных, и превращали их в ковры и носки. Все обрезки волос длиной более двух сантиметров использовались для изготовления париков, и многие гордые арийцы Третьего рейха в конечном итоге ходили с волосами мертвых евреев на голове.

Происходили воровство и грабеж в поистине гигантских масштабах, и количество денег, которое нацисты извлекли из еврейской собственности всех видов, не следует недооценивать как одну из причин их жестокой войны против нас.