Ева Миллс - Ева. Книга 2

«Книги не дают по-настоящему бежать от действительности, но они могут не дать разуму разодрать самого себя в кровавые клочья» [2] Дэвид Митчелл «Облачный атлас» .

Книги всегда были моим убежищем. По ним я училась любить, дружить, мечтать и воспитывать ребенка. К ним обращалась в минуты душевной слабости, уныния или печали. Когда меня спрашивают:

«Что ты находишь на этих пыльных страницах, почему так привязана к ним? Оглянись, вернись в реальность!» – я никогда не утруждаю себя ответом. Зачем? Кто не тонул в бескрайнем океане историй, тому не объяснить, что моя – лишь капля, а я бы хотела стать дождем, побывать в разных мирах и временах, притвориться священником, блудницей, тираном, самурайским мечом – пролиться на землю ливнем выдуманных жизней.

Особенно когда так не хочется жить свою».

Знакомые ладони закрыли мне глаза.

Я улыбнулась и положила свои руки поверх.

– Я опоздала, да?

– Угу. Как всегда. – голос Лукаса звучал невнятно, потому что он одновременно пытался целовать мою шею и говорить. – На меня возложена миссия вызволить тебя из-под чар магазина и вернуть в тепло семейного очага.

– Мариза?

– Уже там.

– Подарок?

– У Маризы.

– Без нас не начнут?

– Ни в коем разе.

– Тогда, мне кажется, тебе стоит убрать руки из-под моей блузки.

Локи демонстративно вздохнул и покорился.

– Я не могу перестать думать, что можно просто запереть дверь с этой стороны и мы бы…

– …по возвращении собрали немало понимающих взглядов любимых родственников…

– …и дофигаллион вопросов на тему «когда ждать второго». – Лукас еле заметно помрачнел. – Да, ты права. Так пойдем же.

– Пять минут. Сниму кассу и все приберу. Ты иди.

– Точно? Если пять минут, я могу и подождать.

– Иди. Отвлеки там всех, чтобы я прошмыгнула незамеченной.

– Взять огонь на себя? Ты совершенно мной не дорожишь. Ладно-ладно, я прикрою, но если ты не перейдешь дорогу через четверть часа…

Я мягко подтолкнула его к выходу.

– Засекай время.

Он ушел, и я огляделась. Все было прибрано и мне действительно не требовалось много времени, но я любила закрывать магазин одна. Без суеты снять кассу, пересчитав дневную выручку, закрыть ставни на окнах, опустить штору над витриной, аккуратной стопкой сложить свои блокноты и бумаги на столе, с тем чтобы завтра снова навести среди них хаос, погасить свет, обойти матово поблескивающие в полумраке шкафы, стряхивая несуществующие пылинки.

Иногда мне казалось, что я существую в двух мирах: книжном, в котором у каждой страницы был голос, и я слышала его, и настоящем, где я была счастливой женой, матерью, дочерью. Самой обычной женщиной.

Привычные монотонные действия были ритуалом, переключавшим мои мысли, разделявшим два моих лица. По утрам, открывая дверь, и вечерами, запирая на замок, я остро ощущала, как порой наслаиваются друг на друга реальности, даря вдохновение, возвращая воспоминания.

Я всегда грустила о Голде в эти мгновения. Два года как его не было с нами. Не было со мной. Старый лис загодя знал отмерянное ему время, и, конечно же, продумал все заранее.

В последнее Рождество Роберт собрал всех у себя – нам бы заподозрить неладное – но мы просто радовались празднику и чудесным подаркам, выбранным хозяином с колдовской – а какой же еще – точностью.

Моим подарком были ключи.

Старомодные латунные ключи на огромном кольце, увенчанном горделивой птицей.

Ключи от всех замков в лавке Голда.

Я помню, что открывала изящно упакованную коробку без трепета, с любопытным интересом, не более того. Кажется, Лукас что-то пошутил на тему того, что там огромное обручальное кольцо, и он волнуется, так как я наверняка предпочту ему Румпельштильцхена, я весело ответила какой-то колкостью, а потом увидела их. Матово и бесстрастно поблескивая на красной бархатной подкладке, они означали именно то, что означали.

Что-то больно толкнуло меня изнутри, стиснув сердце неотвратимостью потери и, подняв голову, я увидела, что и в глазах Голда стоят слезы.

Тогда мы не поговорили. Вокруг гудел праздник, сверкали огни, шумели дети, раздавался дружный смех и низкий рокот разговоров, пахло пряностями и цукатами, клюквенным соусом, еловой хвоей, стеклянной пылью, и никто, кроме меня, не понял важности этого дара.