Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

«О, Джими, Джими, Джими, — подумал я, — ты теперь так далеко, ты достиг своей вершины».

Моника и Альвиния читали поэму вместе. Вдруг меня охватило разочарование, мне предстоит жить ещё долго с этим. Мог ли я предупредить это? Не обошёлся ли я с ним слишком жестоко? Когда он звал меня, я не пришёл. Я сказал, чтобы он пришёл ко мне. Я думал, что поступаю правильно. Увидеть его снова улыбающимся, услышать снова его игру, что могло быть тогда важнее, и мы добились от него этого. Но я не смог добиться от него всего, и поэтому его нет. Он мог бы иметь чудесную жизнь, у него было так много, что он мог дать людям. Сможет ли он когда–нибудь простить меня? Было ли что–нибудь, что я должен был сделать, чтобы предотвратить это?

Затем мы извлекли его проекты, которые он хотел, чтобы Моника воплотила в своей живописи. Он взял с неё слово, она обещала ему исполнить все его замыслы и наброски, оставленные им ей.

Ну, что ж, это вполне осуществимо, Джими, вполне.

Позднее, когда мы более тщательно стали рассматривать его наброски, мы обнаружили, что все числа, все измерения состояли из одних девяток и шестёрок. Девять дюймов, шесть миллиметров, шесть футов, шестьдесят девять миллиметров, девяносто шесть дюймов и так далее и, конечно, он не мог не проглотить девять таблеток, будьте уверены. У нас в руках было послание. И мы с Моникой поклялись друг другу, что не жалея сил своих, сколько бы времени это ни заняло, мы воплотим в жизнь все его проекты, все его наброски, в прекрасный фильм, в произведение искусства, которое могло бы донести людям его мировоззрение, его чувства, эти Близнецы—Золотая-Пыль, сделали же уже почти полностью документальный фильм о Джими и его Опытах, засняли их последний концерт в Альберт—Холле. И я сделаю всё от меня возможное, я поклялся в этом всем и вся, будьте уверены — всё его задуманное предстанет перед вами в лучшем свете.

Теперь же, я должен обезопасить его девушку, прежде чем прибудет пресса. Они уже у дверей, выстроились в очередь, с магнитофонами, с камерами, со вспышками, вооружённые ручками и раскрытыми блокнотами толпы стервятников. Копы пробивают себе дорогу сквозь толпу и спускаются по узкой лестнице в его квартиру. Следующее, что мне хорошо запомнилось, как мы стоим на платформе вокзала Кинг–Кросс, ждём поезд, чтобы увезти Монику подальше от них под защиту моей матери. Стою там, на вокзале Кинг–Кросс, Фендер Джими в одной руке, другой — поддерживаю его женщину.

Первый бой выдержали прямо здесь, на платформе, друзья с прессой. Я почувствовал огромное облегчение, когда поезд тронулся, и мы оказались на пути к Ньюкаслу и чашке ароматного чая, приготовленного руками моей матери. Но неясная ноющая боль поселилась в моём сердце, впервые, за всю мою жизнь, смерть подошла ко мне так близко, обдала меня своим холодным дыханием. Моника побудет в доме моей матери, сколько потребуется, затем самолётом улетит через Гамбург в свой Дортмунд. С тяжёлым сердцем я вернулся в Лондон, чтобы окончить серию концертов у Ронни Скотта. Не описать, как ужасно одиноко было снова выходить на эту сцену.

Позвонил сотрудник Би–Би–Си и сказал, что мне нечего опасаться, что я могу полностью доверять Би–Би–Си, и что приедет за мной Кеннет Аллсоп, чтобы взять интервью. Разве он меня услышит? Но я согласился. Глупец. В пику всем и вся, и во имя всего за что боролся Джими, я нагрузился перед интервью. Аллсоп выворачивал меня наизнанку, чуть ли не поджаривал на сковороде. Я не могу вспомнить ни слова из того, что я тогда ему наговорил, плевать. Мне только не плевать, что я был настолько глуп, чтобы позволить себе публично сказать о смерти друга. А мои чувства? Я не мог их даже выразить словами. Мешанина, бессвязное бормотанье, бесчувственный поток. Не слова, но чувства переполняли меня. Аллсоп выиграл сражение. Пьём за здравие журналистики! Ещё один гвоздь в гроб мечты. Когда я покидал телестудию, я узнал одного сотрудника с Полидор–Рекордс, стоящего недалеко от стеклянной двери главного входа. Он схватил меня за рукав и взглянул в мои перегруженные глаза.

— Зачем, зачем ты это говорил, сынок, ты теперь никогда, хоть ты понимаешь это? Никогда не сможешь снова работать в Англии.

Я вышел со студии Би–Би–Си, покинул музыкальную сцену, уехал из Лондона, уехал из Англии, оставил друзей. Попрощался с мечтой.

*

Я надолго уехал из Англии. Шестидесятые окончились смертью многих моих друзей и кумиров; Джими Хендрикс, Роланд Кирк, Джим Моррисон, Брайан Джонс и Джанис Джоплин. Прежде чем развалиться у Войны была долгая жизнь, и я вдруг осознал, что у меня нет денег. Слух донёс до меня, что «Дом восходящего солнца» снова популярен в Англии. И я вылетел назад, надеясь, что получу небольшую поддержку от сборов, что позволит мне организовать новый ансамбль и новую карьеру. Даже поговаривали о возрождении Animals.