Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

— Ты не уйдёшь отсюда, дружок, не всё ещё кончено.

Он развернулся и снова, подключив гитару, заиграл аккорды «wacka diddy wacka diddy». Парни осознавали, что находятся на вершине славы, но мы его удержали и сыграли с ним Mother Earth, Мемфиса Слима.

Он привёл в ступор нашего гитариста, Говарда Скотта, сыграв лучшее соло, которое я когда–либо слышал, и сорвав гром аплодисментов. Джими подошёл со своим извинениями к Говарду, который стоял, просто опустив руки, совершенно невменяемый от услышанного только что. Мы продолжали играть, пока Ронни Скотт не стал подавать нам сигналы руками, что пора сворачиваться.

В артистической раздавались возгласы поздравлений, и нам всем стало ясно, что Джими, наконец, разбил свою ракушку, в которую забился и не вылезал вот уже целый месяц, и впервые за это время заулыбался. Но тут он вдруг вспомнил, что его ждут в другом месте. Забрал свою гитару и исчез.

У него уже не стало своей группы. Опыты давно распались, а Цыганский оркестр был расформирован. Нравилось ли ему или нет, но Час Чандлер отошёл в сторону, оставив М. Дж. возможность полностью контролировать процесс.

Джими вышел за дверь артистической у Ронни Скотта, и больше я его уже никогда не видел.

Я вернулся домой и забрался в свою постель под бочок к Альвинии, которая последовала за мной в Лондон. Мы были оба так измотаны, что закутавшись в одеяло, тут же провалились в сон. Помню, последняя мысль, перед тем как сомкнулись мои веки, была о Джими — вот было бы здорово снова вернуть его Лондону, он здесь всегда чувствовал себя лучше, чем в Нью—Йорке. Разбудил звонок. Альвиния подняла трубку.

— Это Моника Даннеманн. Она с Джими, и он настолько нагружен, что она не может его разбудить.

Сквозь сон, я сказал, чтобы она сварила ему крепкий кофе и побила по щекам. Если это не поможет, пусть позвонит снова.

Моя девочка, моя дорогая Альвиния, стала успокаивать меня слова:

— Моника — хорошая, она присмотрит за ним.

Я несколько успокоился и снова залез под одеяло. Не знаю, сколько я спал, но звонок снова раздался рядом с моей головой. Только–только начинало светать. За окном шёл дождь.

— Моника! Альвиния, дай мне срочно телефон Моники!

Порывшись в своей записной книжке, она протянула мне раскрытую страничку.

— Моника, это Эрик. Слушай, делай то, что я тебе скажу, и не задавай вопросов. Звони срочно в скорую.

А она мне:

— Я не могу впускать сюда посторонних, тут полно всякого.

— Наплевать, слей всё в туалет, сделай всё, что сможешь, и вызови скорую, мы сейчас приедем.

Я бросил трубку. Альвиния уже успела одеться и стояла в дверях, бросив через плечо:

— Я поймаю такси, адрес на тумбочке рядом с кроватью. Собирайся как можно скорее.

И за ней закрылась дверь. Я почувствовал себя чуть лучше, когда очутился в такси, направляющемся к её квартирке в цокольном этаже одной из гостиниц в Бейсуотере. Когда такси выехало на улицу, я увидел мигалку скорой, которая заворачивала за угол. Ноги подогнулись, в животе сжался комок. Я расплатился с таксистом. Я взглянул вниз, с минуту не решаясь спуститься. Но тут до меня донёсся снизу плач. Две женщины обнимают друг друга. Невысокая блондинка, вся в смятении, с красными глазами, слёзы ручьями текут с её щёк на пол. Высокая чернокожая старается как–то успокоить первую. Я прошёл через кухню в комнату.

Газовый рожок с трудом освещает помещение, белый Фендер лежит на своём футляре на столе в углу. Простыни смяты. На постели только след от его тела. Джими нет. Слёзы навернулись на глаза, но времени реветь нет, полиция будет здесь с минуты на минуту и, конечно же, стервятники из прессы. Но до этого необходимо успеть здесь прибраться.

Что я мог сделать для девочек? Чтобы они не сошли с ума? Занять их делом.

— Моника, паспорт, где его паспорт, Моника? Полиции он потребуется.

Паспорт она нашла среди его рисунков рядом с постелью. Поверх стопки рисунков лежали листы, исписанные его почерком. Буквы расползались, налезали друг на друга, курица своей лапой и то накарякала бы лучше, но всё–таки разобрать было можно.