Михаил Беломлинский - Мне повезло - я всю жизнь рисую!

Съехались несколько сот актеров со всего Советского Союза: «И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей-калмык…»

И «главный Ленин страны» артист Борис Смирнов из главного театра Страны — МХАТа произносил монологи из главной ленинской пьесы «Кремлевские куранты», показывая, как жестикулировать и картавить.

А две сотни загримированных под Ленина актеров все это за ним повторяли.

Высокие и низкорослые, худые и полные, голубоглазые блондины из Прибалтики, жгучие брюнеты из Закавказья, загорелые из Средней Азии и узкоглазые, скуластые народы Севера, якуты, чукчи, нанайцы и удмурты… Зрелище было сюрреалистическое, никакому Дали такое и не снилось…

Вся эта толпа то закидывала руки под мышки, кк будто собиралась танцевать фрейлахс, то вскидывала руки в приветствии и, лукаво щурясь и неистово картавя, повторяла за Смирновым знаменитую фразу: «П’гавильной до’логой идете, това’гищи!..»

В этот фильм я влюбился с первого мгновения, как только зажёгся экран и пошли титры на фоне мокрой мостовой и проходящих под разноцветными зонтиками девушек.

Всё это было снято сверху и всё это было дивной симфонией цвета и музыки, и эти несколько минут могли составить отдельный прекрасный фильм.

Я смотрел это во время недели французского фильма в Ленинграде, в оригинальной версии.

Потом, в прокате эта подкладка под титрами была воспроизведена мультипликационно, и тоже получилось прекрасно, но то первое впечатление было просто волшебным, и эта музыка, вошедшая в нашу жизнь, и это имя, звучащее как музыка — Мишель Легран.

Он приезжал в Ленинград и у меня сохранился набросок с его автографом, хотя я совершенно не помню, где и когда я его нарисовал. Наверное, в уютном ресторане Дома композиторов, куда нас с женой приглашала на разные интересные встречи наша подруга Наталья Шарымова.

Помню, что он был очень молод, наш ровесник, очень уютный, обаятельный, с широкими чёрными бровями. (У него мама армянка).

Он один из самых замечательных людей, лично мною виденных не в кино, не в телевизоре, и я поместил этот набросок в свою книжечку.

Он написал музыку к двумстам фильмам, неоднократно получал «Оскара», «Эмми» и другие награды, и известен в самодостаточной Америке, хотя и не так, как местные американские композиторы.

Однажды, когда он был в Нью-Йорке, художник Юрий Купер, который познакомился с ним ещё в Париже, пригласил его на ужин в ресторан «Русский самовар». Леграну всё очень понравилось, и уютный дизайн, и русская кухня, и радушный хозяин Роман Каплан, и он сел за рояль, чтобы сыграть что-нибудь.

Реакция зала, влюбленного в музыку Мишеля Леграна, была такой неистово восторженной и бурной, что он играл часа два.

Легендарная исполнительница цыганских романсов Женя Шевченко, покинувшая Россию ещё с армией Врангеля, бывала в «Самоваре». Роман выделил старухе столик, и она гадала там, а иногда даже пела.

«…Ты представляешь — народ у нас до чего жадный пошёл. Тут давеча мужик один, не русский, француз, часа два играл, так ему в стакан только 4 доллара бросили… Вот ей-богу… не вру… Сама видела»

Старый дом на уютной узенькой улице Репина, рядом с Академией Художеств, где у меня была мастерская поставили на капитальный ремонт, а я перебрался в освободившуюся мастерскую, в новом доме. Это были дома, построенные в 60-е годы, с профессиональными мастерскими, с высокими потолками, и окнами во всю стену. Лифта в этих домах не было и нужно было пешком подниматься на 6-й этаж, с папками, с застеклёнными рамами и т. д. Но главная беда была бедой почти всех верхних этажей в Ленинграде — зимняя протечка. Снег скапливался на крышах, (его должны были счищать дворники, но это не делалось, кто полезет на крышу, с риском свалиться с шестого этажа) и углы верхних этажей начинали протекать. Когда я въехал в мастерскую, в ней уже был жуткий угол. Штукатурка падала, обнажилась дранка, висели ошметки краски и т. д. Летом я пытался сам подремонтировать всё это, красил угол, шпаклевал и т. д., но зимой опять всё намокало. Я вызвал комиссию, они посмотрели, сказали, что это требует капитального ремонта. Я услышав эти слова, испугался, что мне опять придётся переезжать, больше ничего не вызывал и как-то приноровился, привык. Я как-то исключил этот угол из актива, убрал оттуда всё, папки с работами и работал в остальной части мастерской.

Занимался я тогда в основном иллюстрированием детских книг. И еще пару раз в неделю я ездил в пионерский журнал «Костер», где был главным художником.