Михаил Беломлинский - Мне повезло - я всю жизнь рисую!

This a wonderful sharzh.

Thank you for your thoughtfulness.

You have my warmest greetings.

Van Cliburn

22/VI-65

Листок из блокнота

Автограф Ван Клиберна на обратной стороне

Так замечательно закончился в этот вечер поход на «Крышу» — я нарисовал Ван Клиберна и получил автограф от него.

Шарж этот неоднократно экспонировался на выставках, а потом его приобрел Ленинградский театральный музей»

Я очень люблю рисовать дружеские шаржи. Я нарисовал их тысячи. И на многих стоят автографы нарисованных. У меня есть автографы Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого, Евгения Евстигнеева и Евгения Леонова, Рудольфа Нуриева и Михаила Барышникова, Марселя Марсо, Ван Клиберна и — в это трудно поверить — Марлен Дитрих. А вот автографа замечательного актера Роберта Де Ниро у меня нет. Но что самое удивительное — у него мой есть.

Однажды летом 1983 года мне позвонил наш друг режиссер Илья Авербах: «Мишель, давай скорей ко мне (мы жили рядом на Петроградской стороне). Сейчас Мишка Козаков ко мне Де Ниро приведет!» — «А кто это?» — « Ну ты даешь! Да это гениальный актер! Номер один в Америке!» — «Ладно, сейчас иду.»

Иногда Илья проводил нас на закрытые просмотры иностранных фильмов в Дом кино, но фильмов с Де Ниро я еще ни разу не видел. Так что мне хотелось увидеть Козакова, может быть, нарисовать. Мне очень нравилось его лицо, он был похож на портрет эпохи Возрождения.

В это время вышла детская книжечка веселых стихов «Жили-были улицы» с моими рисунками, и мне в издательстве выдали сигнальные экземпляры. Книжка получилась симпатичная. Я подробно нарисовал все здания и с юмором — все сцены на улицах. И напечатана она была прилично, не стыдно дарить. На одном развороте была нарисована киносъемка у Гостиного двора. И режиссер — Илья Авербах. Несколько книжек я прихватил с собой.

Роберт Де Ниро на меня особого впечатления не произвел — коротко стриженный, бородавки какие-то, нос сливой, глазки маленькие, похож на азербайджанца с Кузнечного рынка. Другое дело — Козаков. Не глаза, а ОЧИ, огромные; точеный нос, капризные губы — вылитый портрет работы Пьеро Делла Франческа.

Вскоре появилась чернокожая красавица — подруга Де Ниро и Регина — жена Козакова. Прекрасная переводчица. Разговор оживился. Де Ниро расспрашивали о его впечатлении о России, о Москве, об увиденных фильмах (он был приглашен в жюри Московского кинофестиваля).

Заговорили о Ленинграде. Он был в восторге от города. Тут я решил, что уместно показать мою книжечку. Она ему очень понравилась, он внимательно рассматривал все рисунки, особенно киносъемку, узнал Авербаха, очень смеялся над изображением киногруппы, наговорил мне много приятного. Я ему книжечку подарил и на титульном месте написал: «Замечательному американскому актеру Роберту Де Ниро на память о Ленинграде.» И расписался.

Но в мою глупую голову даже мысль не пришла попросить автограф у него. Он, наверное, сильно удивился. Так что автографа Де Ниро в моей коллекции нет.

Одно утешает — у него есть мой.

Автор — Виктория Беломлинская

МАРЛЕН ДИТРИХ

Это случилось в 1964 году.

…И были мы тогда ослепительно молоды. И очень красивы. Яркой необычной, экзотической красотой отличалась Жанна. Наполовину русская, наполовину китаянка, высокая — в мать, в отца — нежноликая, восточной фарфоровой хрупкости, отточенности, она обладала поистине артистическим вкусом, намного опередившим моду — не только нашу тогдашнюю, но и всякую вообще. Это потом уже женщины полюбили обвешивать себя гирляндами бус, каждый палец на руке окольцовывать, запястья украшать множеством браслетов. А тогда это казалось папуасской дичью, но Жанне шло зверски, так же, как шла к её матовой коже, к прелестной восточной припухлости губ яркая, как пламя, помада.

Все выделяло её из толпы бесцветных, безликих обитателей нашего северного города. И не могло не случиться, чтобы теплым июньским днем праздно прогуливавшийся по Невскому проспекту молодой американец не заметил бы сидящую на лавочке у Екатерининского садика Жанну, не взбодрился бы, не оживился бы, не припомнил бы тут же, что уже видел её прежде — ну как же, конечно, на встрече этой скучной невыносимо, какой-то вымуштрованной ленинградской интеллигенции с Марлен. За весь вечер только один раз прозвучал смех, когда она спросила, на каком языке присутствующие хотели бы с ней говорить: на немецком, французском или английском? Все напряженно молчали, и вдруг кто-то сказал: «А нам все равно!»