Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

Я больше не могу терпеть наши трапезы. Я по горло сыта тем, что меня заставляют съедать все до крошки. Что вынуждена глотать, давясь, отбивную, которую мать жарит до тех пор, пока она не станет жесткой, как подошва, и подает плавающей в подгорелом масле. Глядя на меня кинжально-пронзительным взглядом, отец говорит:

– Съешь все, у тебя меньше минуты, чтобы закончить.

В ярости я запихиваю в рот всю отбивную целиком. Она не лезет в горло. Я давлюсь. Помогите, я не могу дышать! Дыхательное горло перекрыто. Я задохнусь… Отец не двигается. Под конец я сую пальцы в рот, стараюсь ухватить кусок мяса, засевший в глотке, и, наконец, мне удается выудить его на тарелку. Голова кружится.

– Подбери это, пойди и выброси в туалет, – велит отец.

Я по горло сыта тем, что приходится заглатывать все подряд, как машина. Своим удушьем и рвотой под презрительным взглядом отца. Каждую пятницу происходит битва – в этот день мать готовит еще одно блюдо, которое я ненавижу: рыбу в горчичном соусе. Годами я подавляла тошноту, но теперь больше не хочу. Я ничего не говорю, но сижу, скрестив на груди руки. Обед подходит к концу, и мать убирает со стола. Отец говорит свое обычное:

– Ты не встанешь из-за стола, пока не съешь все.

Он остается сидеть напротив, сверля меня взглядом. Решительная, я не поднимаю головы. Проходят часы. Гложущая внутренняя ярость обращает меня в камень. Под конец отец поднимается, приказав:

– Не шевелись.

Отлично, я не буду шевелиться. Настает время ужина. Они едят, сидя передо мной, притворяясь, что не видят меня. Мне плевать; единственное, о чем я думаю, – это о том, как отчаянно мне нужно в туалет. Они поднимаются наверх, чтобы ложиться спать, и я должна помочь в отцовском ритуале отхода ко сну. Должно быть, это единственный раз, когда я рада опорожнить его горшок, и использую эту возможность, чтобы сходить в туалет. Затем мать отводит меня вниз и вновь усаживает перед моей тарелкой. Я остаюсь в темной столовой, напротив этой ужасной рыбы в ее ужасном горчичном соусе, которую отказываюсь есть.

На следующий день после утреннего ритуала отец говорит:

– Хорошо, мы приберем твою еду до обеда. Сможешь съесть ее потом.

За ужином в тот вечер рыба снова возвращается, но уже в половинном количестве. Это мне по силам, я ее съедаю. Топор войны зарыт до следующей пятницы.

Я готова начать все заново. Или скорее это Матильда готова начать заново. Мод – жалкая девчонка; она дрожит от страха и повинуется. Но Матильда – воин; она принимает битву. Я познакомилась с ней в «Красном и черном», и она буквально ослепила меня. Я обожаю ее энергию, ее страстность, ее бескомпромиссную натуру. Она пожертвовала бы жизнью за свои идеалы. Она становится моей тайной подругой, подбадривает и поддерживает меня.

Как-то раз отец пускается в лекцию об имени Мод, которое можно во французском варианте писать с е на конце или без е . «Мод без е » – производное от Мадлен. Мадлен – плакса. Но «Мод с е » происходит от Матильды. Не знаю, правда ли это, но я сразу же понимаю, что каким-то образом связана с храброй, умной и красивой Матильдой. Теперь я не только единственная дочь Луи Дидье, я – сестра-близнец Матильды. И она выходит на передний план всякий раз, как я должна сражаться в битве.

Мод – жалкая девчонка; она дрожит от страха и повинуется. Но Матильда – воин; она принимает битву.

Одна из вещей, с которыми Матильда не станет мириться, – это желание отца, чтобы я играла на аккордеоне для гостей, будь то всего лишь Альбер и Реми, когда им подносят аперитив, или кто-то из наших редких визитеров-масонов. К этому времени отец уже должен знать, что я никогда не соглашалась быть его дрессированной обезьянкой. Однажды утром он приглашает Раймона на стакан «Рикара». Мало того что я должна прислуживать этой свинье, теперь отец еще и велит мне сыграть ему «Под парижскими мостами». Я отказываюсь. Он настаивает, я стою на своем; он гневается и начинает орать. Не помню, что он говорит, но Матильда слепнет от бешенства. Я хватаю аккордеон и швыряю ему в лицо. Я получаю хорошую порку тростью по спине и шестьдесят часов занятий на аккордеоне сверх моего обычного расписания.

– Будешь ложиться на час позже и вставать на час раньше в течение месяца, – говорит отец.

Это тяжкое наказание. Но да будет известно всем, что Матильда не станет играть на аккордеоне для Раймона.

Ежеквартальные визиты Убийцы теперь становятся моим наваждением, поскольку мне все труднее играть лицемерную роль утешительницы бедного обреченного теленка. Накануне очередного визита Убийцы я представляю, как освобождаю обреченное животное и максимально использую ту пару минут, когда ворота дома открыты для грузовика доставки, чтобы бежать вместе с теленком. Но когда этот день настает, теленка всякий раз предательски убивают.