Сергей Гродзенский - Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове

В школе существовал порядок – в начале первого урока преподаватель несколько минут должен посвятить текущей политинформации. Когда школьный день начинался с физики, беседа была предельно краткой – несколько фраз о важнейших событиях. Как-то, когда политинформация закончилась и Александр Исаевич устремился к доске, я позволил себе реплику с места:

– А спортивные новости?!

Исаич только буркнул:

– Хватит. Им еще спортивные новости!

И тут же, начав писать на доске физическую формулу, бросил взгляд в мою сторону и продолжил:

– Я слышал, что проходит чемпионат школы по шахматам, в котором Гродзенский, втайне конечно, претендует на первое место. Вот когда турнир закончится, обязательно на политинформации оглашу его итоги.

Я почувствовал, что краснею, класс развеселился, но Исаич умел обуздывать веселье, направляя энергию учеников в нужное русло. А чемпионат школы мы действительно тогда проводили. За отсутствием специального помещения игра проходила в свободном классе. Бывало, занимали шахматисты и физический кабинет. Помню, Александр Исаевич задержался возле одной из досок. Обратив внимание на первые ходы, произнес:

– Сицилианская защита.

– Вы и это знаете? – осведомился я.

– Когда-то немного знал теорию дебютов. Теперь помню лишь названия нескольких начал, – ответил Солженицын.

Он назвал дебюты, которые предпочитал в пору увлечения шахматами, но, честно скажу, я пропустил это мимо ушей: шахматные вкусы бывшего третьекатегорника меня не особо интересовали. …Вдруг один из участников турнира порывисто встал из-за стола и, ни на кого не глядя, вышел.

– Что, проиграл Валерий? – послышался голос сидевшего в дальнем углу и, казалось, поглощенного своими делами Александра Исаевича. Встретив мой кивок, прокомментировал:

– Я так и понял. Для шахмат он слишком разболтан.

Услышав, что какой-то турнир проводится по швейцарской системе, поинтересовался, в чем ее суть, так как до этого знал только круговую («каждый с каждым») и олимпийскую («проигравший выбывает»). Когда я объяснил существо «швейцарки», он назвал ее «методом последовательных приближений при определении относительной силы шахматиста» 19.

Все же занятий шахматами он не одобрял. На одном из уроков после моего не слишком удачного ответа с грустью заметил: «Сказываются шахматные неудачи». В тот день местная газета сообщила итоги юношеского чемпионата Рязани, в котором я сыграл плохо. А в конце последнего учебного года, увидев в газете мое имя среди участников юношеского первенства области, Александр Исаевич с укоризной заметил: «Ты, наверно, все лето будешь играть в шахматы, а потом опозоришь школу на вступительных экзаменах в институт».

Тем не менее и я, и почти все другие ученики А. И. Солженицына нашего выпуска на вступительных экзаменах по физике получили «пятерки». Встретившись со мной, Александр Исаевич подробно расспрашивал меня о том, как проходил экзамен, радовался успехам своих учеников.

Учитель физики трепетно относился к русской речи. Болезненно реагировал на ее искажения, но возражал и против догматического пуризма – стремления к чистоте языка, иногда показного. Услышав обращение одного ученика к другому: «Кто ж так ложит книги?», схватился за голову: «Нет в русском языке глагола “ложит”. Так говорить нельзя».

Бывало, что корил учеников за использование жаргонных выражений. Так, мы говорили: «Дай сантиметр» или «Измерь сантиметром». Исаич, впервые услышав про «сантиметр», сделал большие глаза: «Как-как ты сказал? Какой “сантиметр”?? Нужно говорить “сантиметровая лента”». Учитель был прав, но глубоко укоренившейся привычке нам изменить не удалось, и мы продолжали твердить «сантиметр», натыкаясь на иронические реплики Александра Исаевича.

Когда в его присутствии поправили сказавшего «слесаря» вместо «слесари», он сказал:

– Язык – живой, развивающийся организм. Было время, нельзя было произнести «профессора» – обязательно «профессоры», а теперь не слышно, чтобы так говорили. Придет время, и все станут говорить «слесаря», «токаря». Это будет считаться единственно правильным. Я думаю, будут говорить «ихний», что совсем не по правилам.

Я не удержался от реплики:

– Александр Исаевич, а мы по биологии проходили, что любой живой, развивающийся организм рано или поздно умирает.

– Так, и язык умирает, есть даже такое понятие – «мертвый язык», в том смысле, что он не употребляется в разговорной речи. Скажем, латынь. Правда, в Израиле пытаются воскресить мертвый древнееврейский язык – иврит, но я не уверен, что это получится.