Приказом за собственной подписью председатель Союза писателей Некляев позволил самому себе в связи с плохим состоянием здоровья продлить срок отпуска, но уже за свой счёт, до 6 августа. [...]
...среди литераторов настойчиво ходят слухи о том, что месяц за свой счёт понадобился Владимиру Прокоповичу как раз для того, чтобы сторговаться с Владимиром Петровичем. Якобы, если полковник пообещает, что по финансовым нарушениям в “Крыніце” не будет возбуждено уголовное дело, поэт вернётся на Родину».
Але паэт не вяртаўся на Радзіму яшчэ доўгі час. Першыя тры варшаўскія месяцы ён жыў у студэнцкіх сяброў, у аднапакаёвай кватэры: сябры, іх сын, сабака і кот, Някляеў - шосты. У кішэні - семдзесят даляраў. Пазней дапамаглі палякі: спачатку рэдактар «Gazety Wyborczaj» Адам Міхнік уладкаваў беларускага палітуцекача ў рэдакцыйную кватэру, затым сацыял-дэмакраты знялі для яго нумар у гатэлі.
У гэты ж час Някляеў зноў апынуўся ў эпіцэнтры палітычнага скандала - «Народная воля» пісала: «Политические страсти вокруг имени Владимира Некляева начинают разгораться и в Польше. В номере за 26 июля газета “Trybuna”, выражающая политику левых сил, обвинила стоящую на правом политическом фланге “Gazeta Wyborcza” и её главного редактора Адама Михника в информационной блокаде в отношении Некляева. Эту якобы блокаду со стороны правых “Trybuna” связывает с тем, что на пресс-конференции в Сейме Некляева представлял депутат Тадеуш Ивиньский, известный левый политический деятель [...]. “Gazeta Wyborcza”, трижды представлявшая белорусского поэта, не заставила себя долго ждать и уже на следующий день назвала эти обвинения “трижды враньём”. Она инкриминировала левым использование имени Некляева в целях межпартийной борьбы и прозрачно посоветовала поэту держаться в стороне от, как выразилась газета, левого “политического гетто”.
Владимир Некляев отказался комментировать эту полемику, заявив, что он никем не был политически заангажирован в Беларуси, а тем более - это не допустимо для него в Польше. “Моя партия - Беларусь”, - сказал Владимир Некляев. Тем не менее объективно он оказался в точке пересечения интересов двух главных политических сил. [...] Естественно, что Некляев, не примкнувший здесь ни к одному лагерю и публично демонстрирующий самостоятельность, представляет интерес для обеих сторон, чего они в пылу борьбы и не стали скрывать. Для Некляева, таким образом, возникает очевидная опасность оказаться между молотом и наковальней. [...]
В сложившихся обстоятельствах логичным выглядело бы взаимодействие Некляева с лидерами белорусской политической оппозиции, с белорусской диаспорой, но он пока этого или не делает, или такие контакты не афиширует. Похоже на то, что трудный путь “одного в поле” избрал для себя поэт. Для поэта это очень эффектно, но для политика в перспективе достаточно опасно».
Аднак для Някляева было страшна не толькі тое, што ён згубіў практычна ўсё, дзеля чаго жыў і працаваў мінулыя паўстагоддзя: сям’ю, сяброў, працу, славу, урэшце рэшт грамадскі статус, - «найстрашнейшае, што на тым попеле і на тых руінах нібыта не стала самога мяне, - напіша ён. - Вось толькі што быў Уладзімір Някляеў - і няма яго. Таму што не стала імені, на якое спачатку ты працуеш, а пасля яно працуе на цябе. Яно было, але засталося на Усходзе. На Захадзе яно нічога і нікому не казала.
Усё пачыналася з нуля.
Я быў ашаломлены. Гэта была драма, якая працягвалася каля года, пакуль я выбіраўся з-пад руін і попелу».
І іншым разам: «У першыя дні майго жыцця ў Варшаве раптам апанаваў мяне адчай. Я страціў разумение ўсіх прычын, па якіх апынуўся за мяжой, якія, здавалася, дарэшты разумеў ад’язджаючы - і не было сіл на тое, каб паспрабаваць зноўку ўцяміць: як яно ўсё так сталася?.. Я не жадаў ні чуць нікога, ні бачыць, не хацеў ведаць ні таго, што пра мяне кажуць, ні казаць нешта, што пра іншых ведаў.
Цяпер, па часе, я разумею, што псіхалагічны стан быў абумоўлены фізічным пачуваннем, тым, што я не ачомаўся ад інсульту, але тады душа, нутро маё знемагала - і пры чым тут інсультныя мазгі?..
Я не ведаў, куды сябе падзець. Мяне прадалі тыя, каго любіў. Значыць, трэба іх і ўсё з імі звязанае адкінуць, адпрэчыць. Забыць. Як не маё, як чужое.
У адпакаёўцы маіх даўніх, яшчэ студэнцкіх сяброў, дзе мясціліся мы ўшасцёх з коткай і сабакам, не было ніякіх беларускіх кніг, апроч маёй кнігі “Выбранае”, некалі сябрам маім надпісанай, і я пачаў перачытваць самога сябе і ўпершыню прачытаў сябе самога як некага іншага, чужога, і шпульнуў кнігу ў акно. Праз пяць хвілін мне здалося гэтага мала, я выйшаў на вуліцу, дзе каля дзіцячага шпіталя два мужыкі калупаліся ў зямлі, папрасіў у іх лапату, знайшоў метраў за трыста закінуты двор, выкапаў яму і пахаваў кнігу, прытаптаўшы зямлю... Так яна там, мусібыць, і ляжыць - непадалёк ад беларускай амбасады.
Читать дальше