Орбел Татевосян - Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник)

В МГУ мужской студенческий контингент параллельно избранной профессии обучался и войне (девок натаскивали на медсестер). Учили где танкистов, где химиков, где артиллеристов… На журфаке специализация была – «офицер по пропаганде среди войск и населения противника». Преподаватели все в военной форме, одни полковники (был еще отставной генерал Дудко, бывший военный советник при Мао, строевую подготовку вдалбливал). Американистов (язык в основе) вел полковник Левицкий. Олег Александрович, кажись. Он еще кандидат исторических наук. Так что полный ажур, свой парень, все путем…

По понедельникам на первые две «пары» будущих «пропагандистов среди войск и населения противника» загоняли в секретную аудиторию, раздавали их же лекционные тетради (они хранились здесь, в секретном сейфе) и бубнили лекции. Тема ее 14 сентября 64-го была обозначена «Стратегия и тактика Красной Армии в Гражданской войне». Походя лягнув Сталина (как и полагалось при Хрущеве), Левицкий выдал: «Между прочим, у товарища Сталина была тенденция приписывать себе значительно большую роль в Гражданской войне, чем Ленину. Это абсолютно неверно!». Тут-то студент-«диссидент» не выдержал: без должного «протокола» («студент такой-то, разрешите обратиться!»; армия же!), с места в карьер бросил: «А это свойственно всем вождям, товарищ полковник. Вот и Никита Сергеич приписывает себе Сталинградскую битву». Левицкий взвился: «Студент Татевосян, встаньте!» Встал. «Представьтесь!». Представился по всей форме. «Вы сказали большую глупость, Татевосян. Товарищ Хрущев был членом Военного Совета фронта, участвовал в обсуждении и решении всех задач». «Все газеты пишут об этом, – отпарировал. – А имя командующего тем фронтом нигде ни упоминалось. Может, Вы знаете?». Полковник заметно сник, явно не помнил нужную фамилию. «Садитесь!», – раздраженно выдал вместо ответа…

Пятница, 18 сентября. В тюринском корпусе, на 1-м этаже, буфет. Забегали в перерывах – за чашкой кофе, омлетом… Похоже, и ныне он там, достался в наследство журфаку после переезда экономистов на Воробьевы Горы. На Моховой «гуманитариям» помещений тогда не хватало, гоняли «табуны» из здания в здание ежедневно, в иной из них и дважды. В дверях того буфета Левицкий и поймал «врага» на перемене между занятиями. «Татевосян, за что тебя из комсомола исключили?». «А с чего Вы взяли? Не исключали, сам бросил билет в лицо секретарю вузкома. Он мне „бегунок“ не подписывал, пока персональное дело не рассмотрит, а без того из общежития не выписывали. Мне – уезжать, билет в кармане… Вот с секретарем мы „не глядя“ и махнулись: я ему – свой комсомольский билет, он мне – подпись в „бегунке“. Вы-то с чего этим заинтересовались?». «Ну, как же! Ты такую глупость спорол на прошлой лекции… Я же обязан реагировать». «В каком это смысле?». «Увидишь скоро». Заронил, гад, тревогу в душу!

Вторник, 22 сентября. Прямо с занятий вызывают Татевосяна в деканат, в соседний казаковский корпус. Прибежал. Секретарша декана: «Натворил чего?» «Вроде нет. А что?» «Мария Ивановна срочно просит тебя». «Бегу!». Мария Ивановна – душа-человек, женщина в возрасте (по нашим студенческим понятиям), секретарь проректора по гуманитарным факультетам Н. И. Мохова. Добрые с ней отношения – с первого курса, со времени организации стройотряда. Нередко приходилось бегать к Мохову подписывать разные письма: в стройтрест – помогите инструментом, в автобазу – выделите грузовик… Все вопросы – через Марию Ивановну. Видимо, и она заприметила командира отряда журфака, бывала неизменно доброжелательна, во всем оказывала посильную помощь.

«Ты чего натворил?» Опять тот же тревожный вопрос. «А что случилось – то, Маривановна?». «А то, что полковники военной кафедры, начальник потока Левицкий и секретарь партбюро Парпаров, прислали в ректорат донос на тебя, будто ты Хрущева поносил, еще какие-то похабные переделки хороших советских песен читал однокурсникам на перемене». «Чушь какая! И чего они хотят?». «Дураку понятно – выгнать тебя». «А что Николай Иванович – поддался?». «Отписал Донченко, своему заму – разберитесь. Ты его знаешь?». «Пока не очень. Он в нашей группе семинары по истмату ведет». «Донос я ему утром отдала, запишись на прием, исповедуйся. Он не зверь, вменяемый».

Исповедуйся… Сказать легко. Донченко не проявлял у нас личного отношения к кому-либо из студентов. Больше чиновник, чем «тютор». А вдруг и он, как вояки, не «возлюбил»? Но тут пронесло: чуть позже Мария Ивановна сообщила (то и дело к ней прибегал – что и как там?): и Донченко не стал мараться, отписал донос в Студсовет факультета: сами, мол, определитесь.