Давид Розенсон - Бабель - человек и парадокс

Завершив книгу, я должен поблагодарить тех, кто лично, а также своими работами помогал в моих исследованиях, проясняя многое. Среди них Поль Мендес-Флор, Григорий Фрейдин, Эфраим Зихер, Федор Левин, Сергей Поварцев, Борис Фрезинский, Стив Левин, Борис Сарнов, Леонид Кацис, Павел Шкаренков, Алена Яворская, Елена Куракина, Анна Мисюк, Зоя Копельман, Михаил Одесский, Аркадий Ковельман, Екатерина Скороспелова, Синтия Озик, Рут Вайс, Шауль Штампфер, Семен Парижский, Александр Иличевский, Константин Паустовский, Антонина Пирожкова, Наталья Бабель, Андрей Мамаев-Бабель и многие другие.

В процессе работы я провел немало времени в Одесском литературном музее, Московском литературном музее и РГАЛИ (Российском государственном архиве литературы и искусства), встречался с людьми, которые были либо лично знакомы с Бабелем, либо знали его близких знакомых и друзей.

Особенно я хочу поблагодарить своего коллегу и друга Светлану Бусыгину за ее бесконечное терпение, которое понадобилось ей при прочтении черновиков, что оказало мне неоценимую помощь.

Выражаю свою признательность редакторам книги Михаилу Эдельштейну и Юлии Зварич. Их труд — внимательное прочтение рукописи и редактирование — сыграл важную роль в усовершенствовании книги, а все ошибки и недочеты этой работы остаются исключительно на моей совести.

В заключение хочу добавить, что работа над книгой была бы невозможна без поддержки моей семьи — моей мамы Милы, сестры Елены и родителей моей жены — Адели и Феликса.

Отдельные слова благодарности и признательности — моей жене Дженни и моим детям. Они наполняют мою жизнь смыслом, и я не нахожу слов, дабы выразить свою благодарность за их любовь, веру в меня и поддержку во всех моих начинаниях.

За последние полвека жизнь и творчество Исаака Эммануиловича Бабеля рассматривались с самых разных позиций. Но художественный мир автора «Конармии» еще таит в себе загадки. Одна из них — еврейская тема, ее образность и символика, пронизывающие его произведения.

Казалось бы, невозможно игнорировать еврейскую тему в текстах Бабеля, но именно это происходит в мировом литературоведении вот уже шестьдесят лет. Умолчание советской литературы можно объяснить цензурой, но что мешало западным исследователям? К примеру, выдающийся американский критик Лайонел Триллинг в предисловии к сборнику переводов рассказов Бабеля, упомянув о еврейском образовании автора, заключает: «Остается неясно, что думал автор о евреях, о религии или о человеческих добродетелях».

Замалчиванию еврейской темы способствовали и личность Бабеля, и судьбы людей, связанных с ним семейными узами. Биографии последних разделили многочисленные драматические повороты в участи советского еврейства от первых послереволюционных десятилетий до времени посмертной реабилитации писателя, включая «дело врачей» и гибель столпов советской идишской культуры: посмертное издание Бабеля началось лишь в 1957 году.

Вплоть до гибели Бабель хранил молчание о своей личной жизни, тем более о каком-либо следе еврейства в ней; вдобавок он редко когда, говоря о себе, не вплетал в подлинные факты вымысел, а в вымысел реальные события. Все это делает образ автора расплывчатым и вызывает необходимость навести резкость.

К тому же никто не рассматривал, как воспринимала Бабеля зарождающаяся ивритоязычная пресса, хотя среди его переводчиков и критиков были и те, кто начинал свою работу в 1920-х в СССР, а продолжал уже в новообразованном Израиле. Между тем книги Бабеля и вызванные ими споры использовались для формирования определенных политических позиций как среди русских, так и среди ивритоязычных читателей.

Исследование критического корпуса, основанного на произведениях Бабеля, и двух его самых личных текстов — дневника 1920 года и писем родным — позволит нам сделать вывод о принципиальной двойственности личности Исаака Бабеля; и о том, что иудаизм стал ключевым фактором формирования его как писателя. Мы увидим, как иудаизм и иудейские образы участвовали в создании художественного мира Бабеля, исследуем опорные точки отношения писателя к религиозному наследию своего народа, рассмотрим, как менялось его отношение к религии, и выявим документы времен Гражданской войны, отразившие события, которые происходили в местах традиционного проживания евреев Восточной Европы и которые также попали в дневник 1920 года, чтобы стать основой богатых и ярких образов бабелевской прозы.